Шенгенская история

«Всё невидимое становится слышимым», – подсказала внезапная мысль. И заставила опустить взгляд на землю перед ним.

Андрюс сгреб ладонью листья в сторону, оголил землю. Опять осмотрелся, словно проверяя, а нет ли более подходящего, более ровного места.

Сдвинулся назад, чтобы ухом опуститься на очищенную пядь земной поверхности. А когда опустился, широко открытые глаза выразили удивление: земля под ухом оказалась сухой и нехолодной.

И тут же, словно заметив благодарного слушателя, земля «заговорила», «заговорила» прямо в его ухо.

– Я ведь в этот раз прошел еще дальше за проволоку! – сам себе объяснил Андрюс увеличившуюся «громкость» земли.

Все звуки, доносившиеся снизу, весь этот настойчивый и постоянный хор сопровождали движение. Движение, как доказательство жизни. Как доказательство жизни как всего живого, что пряталось в земле, так и всего неживого, что в ней таилось и становилось игрушкой, препоной или строительным материалом, перемещающимися в темном, тесном и плотном, невидимом глазу пространстве. Снова глухой скрежет металла, наверняка ржавого, растянутый удивительно малой скоростью его передвижения на неопределимой ухом глубине. Снова быстрые, как скачки, перемещения дробных звуков с одного невидимого места в другое – должно быть, бег мышей или сусликов по туннелям своих норок. Да почему только мышей? В лесных норах и норках живут куда более крупные звери!

Снова странный и удаленный фон-гудение, иногда усиливающийся, иногда на мгновение исчезающий, проваливающийся на недосягаемую для слуха глубину.

И вдруг далеким колокольчиком полслова знакомым голосом. Андрюс замер. Задрожал от напряжения, стараясь не пропустить следующие полслова, чтобы сложить эти половинки и понять.

И тут же осознание того, что услышанные полслова пришли не из глубины. Они вынырнули из памяти, которая тоже не спит и пытается обратить на себя внимание, отвлечь от реальности. Колокольчик – это голос Поля, и полслова – тоже его.

Андрюс придавил ухо к земле до боли, сцепил зубы, чтобы быть уверенным – никакой его собственный звук не помешает ему услышать что-то важное, доносящееся снизу.

И снова колокольчиком далекий смех, смех Поля. Теперь точно из-под земли!

«Интересно, сколько звуков может хранить в себе земля?» – еще одна внезапная мысль.

Андрюс поднялся. Присел, потер ухо ладонью.

Вспомнил терриконы, увиденные несколько раз по дороге сюда, в Норд-Па-де-Кале. Сначала при приближении к Лиллю, а потом уже и по дороге в Фарбус.

«Тут же копали уголь, – подумал. – Копали долго, может, сто лет, а может, и больше! А значит, под землей пустота, а пустота усиливает любой звук и может долго хранить эхо!»

Он представил себя в туннеле шахты, в полной темноте. Он представил себе, как выкрикивает слово, как выкрикивает не просто слово, а имя: «Барби!!!». И пока звучит, многократно повторяясь, эхо его крика, он идет по темному туннелю, время от времени касаясь руками холодных стен, потому что держит обе руки протянутыми в стороны, чтобы случайно не удариться. Идет бесконечно долго и понимает, что эхо не становится тише. Оно убегает вперед, в невидимый конец туннеля и тут же возвращается назад. Он кричит еще раз и понимает, что и второй крик остается эхом и звучит одновременно с первым. А потом он громко зовет: «Поль!» – и эхо становится еще более густым и сильным. И эхо не смазывает, не растворяет выкрикнутые имена в возникшем и становящемся все сильнее звуковом шумовом фоне, появившемся из-за движения и столкновения друг с другом всех этих звуков. Из-за ударения звуков о твердую породу стен и потолка, из-за смешения звуков с поднятой ими же со дна туннеля угольной пылью. Оба имени звучат ясно и четко!

На ходу, не опуская рук, протянутых в стороны, он бросает взгляд вверх. На самом деле он бросает не взгляд, ведь ничего вокруг не видно, он бросает мысль. Мысль о том, что если кто-то далеко вверху приложил сейчас к земле ухо, тот кто-то наверняка не услышит выкрикнутых имен. Он услышит только шум. Шум и другие, более близкие к поверхности звуки.

Андрюсу стало жарко. Он оставил туннель, оставил свое воображение в покое. Закрыл глаза. Сидел на земле, упершись ладонями во влажные листья и согнув колени, упершись подошвами ботинок в скользкую влажную поверхность. Ноги разгибались, подошвы не могли зацепиться за какую-нибудь неровность или корень. Вздохнув и, не открывая глаз, Андрюс нехотя отпустил землю и обнял свои колени, наклонившись вперед. Обнял их, чтобы удержать и удержаться.

Несколько минут сидел неподвижно и старался не издать ни одного звука. Пока не услышал автомобильный сигнал. На лице появилась горькая усмешка.

Возвращался назад к колючей проволоке не спеша, стараясь не опускаться в кратеры и старые окопы, а перешагивать с одного верхнего края на другой или обходить. Свет неподвижных автомобильных фар приближался.