Шенна

– Пожалуй, – сказал священник, – в ту пору можно было не опасаться, что она выйдет за него замуж. Но все равно она без раздумий приняла бы от него такое предложение. Подобные люди не знают границ, стоит им только начать хитрить, преступать заповеди и сеять ложь.

– Заявляю тебе, святой отец, – промолвил Шон Левша, – что, надо думать, ты прав. И все же во всем этом деле по-прежнему много чего невозможно понять. В тот день, когда Шенна пришел к моему дому, он сказал, что желал бы перемолвиться парой слов с Майре. Мне показалось, что он едва и через порог-то переступил. Если даже с ней и разговаривал, вряд ли сказал больше пары слов. Вылетел оттуда птицею. И что бы он ей ни сказал, никогда я не видел ни у одной крещеной души такой перемены в облике, как у нее. К ней вернулись и охота к еде, и блеск в глазах, а бледность и уныние исчезли. Вскоре голос ее был так же звучен, а смех так же звонок, какими я слышал их в пору молодости ее матери. Если он сказал ей только, что дал обещание Сайв, вряд ли можно подумать, что это развеяло печаль в ее сердце, как оно на деле и получилось. Я предположил бы скорее, что от таких слов она бы вовсе погрузилась в пучину душевного недуга.

– Слово чести, Шон, – ответил священник, – ты меня чрезвычайно удивил, знаешь ли. В тот день, когда он явился сюда говорить со мною, я подумал: ничего изумительного, если он пришел завершить сватовство. Он же сказал мне, что больше, чем всего на свете серебра и злата, желал бы жениться на Майре. Я подумал, что сообщу ему радостную весть, рассказав, что мне известно о согласии Майре на свадьбу. А на деле впору было подумать, будто я объявил ему, что она только что умерла. «Какая горестная и печальная повесть!» – воскликнул он и ринулся прочь за порог, словно безумный. Что бы ни сказал он Майре, желая излечить ее тоску, боюсь, Сайв крепко держала его в руках. А если нет, она бы не вопила на всю округу, как сейчас, а он бы не расстался эдак запросто с женщиной, которая уж так ему по сердцу, равно как и он ей. И взгляни, – продолжал священник, – на этот случай с другой стороны. Расстаться с Майре ему было не легче, чем ей расстаться с ним.

– Богом клянусь, святой отец, в этом ты прав, – сказал Шон. – И никто не может от Майре ничего требовать.

– Необычней случая не попадалось мне за всю жизнь, – сказал священник.

– Разве не разумно было б рассудить, что, если он дал обещание Диармадовой Сайв, в этом можно было бы найти корень всех событий, а обещанием – пренебречь? Уж ясное дело, всем вокруг известно, что он не обязан как перед Богом сдержать это свое слово.

– Без сомнения, – сказал священник, – если, конечно, обещание существует, он не обязан его выполнять.

– Если оно существует, отче, так ты сказал? – спросил Шон. – Значит ли это, что мнение твое таково, будто его может не существовать? А если его не существует, не выйдет запретить Сайв распускать язык? Если все, что вокруг нее творится, – ложь, жалко очень, коли станет она врать и дальше. Чем дольше ей позволят врать, тем наглее она будет продолжать. Чем скорей запретить ей, тем меньше выйдет вреда. Если все, что она говорит, – ложь, если нет у ней права на Шенну ни по какому его слову, тогда она превосходит всех, кого я когда-либо видывал из женщин, а Шенна – всех, кого я когда-либо видывал из мужчин.

– Как так? – спросил священник.

– Если Сайв ничего не может от него требовать, – ответил Шон, – что ж тогда стоит между ним и женитьбой на моей дочери?

– Вот он, вопрос, – сказал священник.

– Именно, отче, – сказал Шон. – И есть у меня желание расследовать этот вопрос до тех пор, пока я – рано или поздно – не смогу найти ответ ему. Если ты на моей стороне, отче, то негоже тебе позволять Диармадовой Сайв выставлять тебя на посмешище.

– Сайв никого, кроме себя самой, на посмешище не выставляет, Шон, – ответил священник. – И все-таки ты был прав – очень жаль будет не проучить такую, если есть для этого возможность. Впрочем, если вдуматься, вряд ли Диармад столь нахально пошел бы к дому Шенны спрашивать его, что тот собирается делать во вторник, не будь у него на это какого-то права или предлога.

– Судите сами, святой отец, – сказал Шон, – что за ответ дал ему на это Шенна. «Жениться нет у меня никакого желания, – ответил он, – да и не будет покамест». В точности будто бы имел в виду: «Не готов я покамест сдержать то обещание».

– Ну надо же, Шон! – воскликнул священник. – Полагаю, ты прав. Крепко она его держит. Экая жалость.

ШИЛА: Ну и ну! Гляди, какие дела! Что за беда лишила их разума? Конечно же, все на свете знали, что он это говорил, но никакого обещания не давал. Хороши же эти оба! Да мне бы и горя мало, не будь среди них сам священник.