Шенна

– В этом доме курочка квохчет! – сказала незнакомка. – Ко-ко-ко! Ко-ко-ко! Ко-ко-ко!

– Из каких краев ты к нам пришла, дочка? – спросил Диармад.

– Ко-ко-ко! Ко-ко-ко! Ко-ко-ко! Издалека я пришла к вам в гости, – ответила женщина. – Вам же во благо. Великая несправедливость, что мне выпало проделать такой долгий путь сюда из Улада[30], чтобы защитить вас от врагов, раз уж не нашлось никого ближе к вашему дому и к вашему роду для этого дела.

– Кто же хочет нам навредить? – спросил Диармад.

Женщина вскочила и повернулась к нему лицом. Диармад не смог посмотреть ей в глаза, потому что все время видел только один глаз, но и его ему хватило. Глаз тот не был ни сонливым, ни близоруким. Женщина протянула к Диармаду правую руку. Тот достал из кармана серебряную монету и вложил ей прямо в ладонь. Женщина выдохнула и подула на нее. Видно, подула немного сильнее, чем рассчитывала, потому как отвлеклась – и тут же лишилась своей защиты. Рука ее не удержала капюшона, обнажилось лицо. Был у нее всего один глаз, а рот скривился набок, почти к тому месту, где должно быть ухо, а вот уха-то и не было! Диармад отпрянул от нее и, уж верьте слову, напугался.

– Кто хочет вам навредить? – спросила женщина. – Огонь и вода хотят вам навредить. Болезнь и смерть хотят вам навредить. Хочет вам навредить и такое, о чем вы понятия не имеете. Но кабы не то, что я не отходила от вас далеко ни днем, ни ночью все три прошедших недели, уж вы бы узнали, кто они – те, кто желает вам навредить, – сказала женщина Диармаду. – И верно, – добавила она, – уж ничего хорошего в том, что я сберегала тебя, не сберегши притом твоей дочери, хоть вы и были так далеко друг от друга.

– Где она? – спросил Диармад. – И что же ее задерживает? И почему ушла она, не оставив мне о себе никаких вестей, чтоб я хотя бы знал, жива она или мертва? Скверно же она поступила со мной. – И рука его снова опустилась в карман штанов – еще за одной серебряной монетой.

Женщина углядела это так зорко, будто у нее было двадцать глаз.

– Скоро ты услышишь вести о ней, – сказала она, и рука ее снова протянулась к Диармаду. – Но не меня за это следует благодарить. Да и ее благодарить следует не больше моего.

Диармад вложил ей в ладонь вторую монету.

– Где же она? – спросил он. – И когда вернется?

– Вернется она, когда ты меньше всего будешь этого ждать. Вернется, когда ты меньше всего будешь ей рад.

– Да что ж это ты такое говоришь, женщина? – вскричал Диармад. – И кто сказал тебе, что ей здесь не будут рады, когда б ни вернулась она?

– Я говорю то, что знаю, – ответила незнакомка. – И знание мое неприятно. Но хоть и неприятно оно, ничего не могу я с этим поделать. Не я сманила ее из дома. Не из-за меня повстречался ей дурной попутчик. Хоть я и старалась изо всех сил защитить ее от врага, беды мои были велики, а прибытку мне от этого мало.

– Когда она вернется? – спросил Диармад.

Но та только снова взялась левой рукой за капюшон плаща, натянула его на рот, как прежде, и вышла за дверь, не сказав ни слова.

ШИЛА: Ох, какая же она противная!

НОРА: Интересно, Пегь, отчего же она потеряла глаз?

ПЕГЬ: Откуда мне знать, Нора.

ГОБНАТЬ: От собственных дурных речей, это я ручаюсь.

НОРА: Должно быть, с ней приключилось что-то вро-де того, что и с предсказательницей, какая пришла к Нель Ни Буахалла.

ГОБНАТЬ: А что с ней случилось, Нора?

НОРА: Это Кать тебе расскажет, она это лучше всех рассказывает.

ГОБНАТЬ: Что же с ней случилось, Кать?