Шенна

Шенна поднимался на холм, покуда не оказался на удобной широкой площадке на самой вершине. Пускай в то утро с лужайки ему открывался широкий обзор, но тот вид, что развернулся перед ним сейчас, был еще шире, хоть и не так красив, потому что утром небо было чище. С этого места на западе ему были видны Клэдах, и Два Сосца, и Мангарта, и Ученое озеро, и вершина Серп Туахала, и все прочие Черные кручи. Вдоволь наглядевшись на них, Шенна двинулся оттуда на восток по горному склону, пока не добрался до вершины Холма Каменной Тени, откуда на севере ему был виден Кларах, а далеко на северо-востоке – все Большие Галти[39]. Когда солнце начало клониться к западу, Шенна вновь повернул на запад и направился к вершине Макушки Олененка. Собрал немного клюквы и пошел вниз, к дому, где утром его накормили. Как же удивилась и обрадовалась хозяйка, когда увидела его на пути к ее дому. Женщина не знала, где Шенна провел день, но какая ей разница, раз он жив и здоров. Однако она не выказала удивления и сделала вид, что ничего не заметила, а просто тепло и весело поприветствовала его. Но, честное слово, в душе хозяйка горячо благодарила Бога.

– Присядь ненадолго, Шенна, – сказала она, – и спорим, я дам тебе угощение, что обрадует тебя так, как ты уже давно не радовался.

Он сел.

Хозяйка дома пошла в ригу, где собраны были снопы для обмолота, и принесла два лучших снопа из самой середины. Подмела плиту у очага, вымыла ее и вычистила, а после зажгла сосновую лучину и положила снопы на плиту. Но сгорели только солома да мякина, зерно же не сгорело, а удивительно хорошо подрумянилось и высохло лучше, чем на мельнице. Затем она собрала твердые ячменные зерна и разложила провеяться так, чтобы ветер сдул последние остатки мякины и соломы. Когда у нее все очистилось, хозяйка ссыпала зерна в ручную мельницу и смолола. Затем она пропустила их через крупное сито, а после через мелкое, – так, чтобы в нем не осталось никакой мякинной пыли. Потом женщина высыпала муку в деревянную плошку, добавила туда немного свежих сливок, замешала, вложила в плошку ложку и отдала Шенне. Шенна поел и почувствовал, что никогда не пробовал ничего лучше этой еды, такой она была здоровой и вкусной, такой сытной и такой живительной!

Наевшись, Шенна протянул хозяйке миску.

– Слово чести моей, Нянс Ни Хахаса, – сказал он, – ты права! Ничего лучшего я отродясь не ел. Ты выиграла спор. И принесла мне радость. Скажу как на духу: до сего дня я не знавал такой радости. И ты погляди, какая малость времени прошла с той минуты, как зерно было в снопе, и до той, как я его съел!

– Оно высохло на собственной соломе и мякине лучше, чем на мельничной плите.

Солнце уже клонилось к закату, когда Шенна покидал дом Нянс. К тому времени, как он оказался на своей лужайке, настала ночь. А когда очутился дома, ранняя ночь уж миновала. Шенна зажег свечу для ночных посиделок, взял плетеный стул и поставил его ровно на то же место, где тот некогда застрял. Шиллинг положил под сиденье – в точности так, как ему велели. Потом слегка припорошил шиллинг сверху пылью, чтобы не бросался в глаза. Потом устроился на своем месте и принялся за работу. Потрудившись какое-то время, сапожник рассудил, что полночный час уже не за горами. Подумал, что никогда еще не было ему так тяжко, как ныне дожидаться и бдеть, пока не придет нечистый. Кабы не работа в руках, Шенна б не вынес всего этого ожидания. Он всеми силами старался выдержать и работал со всем возможным усердием, протягивая нить. Когда решил, что прошел уже добрый час, то, взглянув на уже сделанное, понял, что миновало лишь полчаса. Продолжил намечать стежки – так крепко, как удавалось орудовать шилом. Вскоре Шенне показалось, что прошло добрых два часа, но, взглянув на работу, он понял, что сделал лишь столько, сколько человек способен успеть за четверть часа, трудясь вполсилы. Наконец волнение, напряжение и беспокойство, что давили на разум, как-то совершенно вытеснили время из его головы, и так оно понеслось для него незаметно. Шенна не знал, сколько еще прошло времени, когда внезапно почувствовал, что в комнате есть кто-то еще. Поднял голову. Прямо перед ним стоял Черный Человек!

Глава тридцать первая