Шенна

Они смотрели друг на друга. Взгляд у обоих был не слишком приветлив. Шенна почувствовал, как к нему подступает ужас – точно как в самый первый день. Он крепко сжал рукой самоцвет за пазухой. Испуг отступил. Шенна посмотрел прямо на врага. Увидел рога, непреклонный лоб, жестокие злобные глаза, и бороду, и хвост, и копыто. Но заметил и то, чего не увидел в первый день: он заметил на пальцах длинные кривые когти сродни орлиным, и на каждом из них по шипу – тонкому и острому, как шило в руке у сапожника. Шенна вновь едва не потерял присутствия духа, когда представил себе, как эти когти впиваются ему в кожу! Снова сжал рукой самоцвет за пазухой, и ужас прошел. Черный Человек заметил, что Шенна перестал бояться, но не понял почему. Он удивился, что же освободило Шенну от страха и придало ему столько бодрости и мужества, и почему он сам не в силах схватить сапожника немедленно.

– Что же ты не идешь со мной? – спросил он наконец. – Ты что, не помнишь условий?

– Я-то сам помню условия очень хорошо, – сказал Шенна. – Только вот не думаю, что ты́ их помнишь. – И тут почудилось ему – точно так же, как на холме, когда разговаривал с женщиной, – что это не его собственный голос доносится у него из груди.

– Разве не в том была сделка, – спросил Черный Человек, – что я даю тебе столько денег, чтоб ты мог покупать кожу на тринадцать лет безбедной работы, а ты идешь со мной, когда время выйдет?

– В этом и была сделка, – сказал Шенна.

– Почему же тогда не идешь ты со мной? – спросил тот.

– Потому что время еще не вышло, – ответил Шенна.

– Время не вышло, вот как! – сказал Черный Человек. – Ровно сейчас исполняется тринадцать лет, как я вложил тебе кошель прямо в руки!

– Возможно, и так, – сказал Шенна, – только кошель не был все тринадцать лет в моем распоряжении.

– Как это? – спросил Черный Человек.

– Ну, потому что у меня его взяли ненадолго, – ответил Шенна.

– Взяли его у тебя! – рассмеялся Черный Человек. – Да я не верю ни единому твоему слову!

– Не верь! – сказал Шенна, усмехаясь. – Но чего ж тогда ты не можешь ко мне прикоснуться?

– Кто забрал его у тебя? – спросил Черный Человек.

– Должно быть, ты сам, – ответил Шенна.

– Я не забирал! – сказал Черный Человек.

– Должно быть, – сказал Шенна усмехаясь, – ты думаешь, я тебе поверю.

– Когда его забрали у тебя? – спросил Черный Человек.

– Наверное, тебе лучше знать, – ответил Шенна. – Ведь это тебе полагалось не позволить никому забрать его у меня.

– И думаю, что не позволил, – сказал Черный Человек. – Удивительно, как мог хоть кто-нибудь забрать его у тебя без моего ведома. Когда же выйдет время?

– Когда пройдет тринадцать лет, – сказал Шенна усмехаясь.

– Экий ты красноречивый, – сказал Черный Человек, сжимая когти. – Ну, погоди у меня. Скоро я из тебя выпущу немного красноречия, не сомневайся.

Рука Шенны крепко держала самоцвет, что был у него за пазухой. Оба примолкли и посмотрели друг на друга. Шенна сидел на своем рабочем месте. В левой руке – башмак, опущенный на колено. Правая рука за пазухой. Черный человек стоял прямо напротив него. Изумление, гнев, коварство и множество дурных мыслей теснились у него на языке и в глазах, и убийственно греховный лоб возвышался над ними.

– Случись мне остаться здесь хоть до утра, – сказал он, – теперь уж я с тобою не расстанусь.

– Ну чего уж сердиться-то, – сказал Шенна. – Спокойней. Ты же очень хорошо знаешь, что, как только настанет время, мне от тебя не уйти. Ты крепко связал меня клятвой «всем наивысшим». Я подчинился ей, не оставив себе выхода. И вот плоды этого. Тогда мне казалось, что деньги – это хорошо. Но теперь хорошего в них мало. Это были прекрасные долгие тринадцать лет, когда мне предстояло их прожить. Что в них теперь прекрасного? Но, хорошо ли, плохо ли, их нужно закончить честно и справедливо. У тебя не было права приходить сюда, покуда они не закончились. А они еще не закончились. И теперь я обязан приложить все силы, чтобы закончить этот башмак. Поди от меня и садись вон там, на стуле. Дай мне доделать мою работу.

– Ты самый необычный человек из всех, что мне встречались, – сказал Черный Человек. – Нет у тебя ни тени страха передо мной, и боишься ты меня не больше, чем щенка.