Шепчущие

Она кивнула.

– Возможно, вам даже будет недоставать ее, когда она уйдет.

– Вы так думаете?

– Это не исключено, если она давала вам цель.

Другого ответа она не дождалась и, поняв, что его не будет, двинулась дальше.

– Симптомы избегания: оцепенение, отстраненность, социальная изоляция.

– Это когда не выходят из дома?

– Не настолько буквально. Человек просто держится подальше от людей и мест, которые ассоциируются с происшествием: бывших коллег, друзей, родных. Ему трудно о чем-то заботиться. Он может чувствовать, что смысл жизни утрачен, что у него нет будущего.

– Некоторая отстраненность была, – признался я. – Я не чувствовал себя частью обыденной жизни. Самой этой жизни не было. Был только хаос.

– А коллеги?

– Я избегал их, они избегали меня.

– Друзья?

Я подумал о ждущих меня в машине Ангеле и Луисе.

– Некоторые не хотели быть в стороне.

– Вы злились на них за это?

– Нет.

– Почему?

– Потому что они такие же, как я. Они разделяли мою цель.

– И что это за цель?

– Найти того, кто убил мою жену и ребенка. Найти и порвать на куски.

Ответы пошли быстрее. Я удивился, а потом даже рассердился на себя за то, что так легко позволил чужаку влезть мне в душу, но в этом было и какое-то удовольствие, как будто я избавлялся от чего-то. Может, я нарцисс, а может, слишком давно не был так откровенен с собой.

– Считали ли вы, что у вас есть будущее?

– Только ближайшее.

– И вы связывали его только с убийством того человека?

– Да.

Она слегка подалась вперед, и в ее глазах появились светлые блики. Сначала я удивился этому, а потом понял – это мое собственное лицо отражается в глубине ее зрачков.

– Симптом возбуждения. Трудности с концентрацией.

– Нет.

– Гиперреакция на неожиданный раздражитель.

– Вроде выстрела?

– Возможно.

– Нет, гиперреакции на выстрелы у меня не было.

– Гнев. Раздражительность.

– Да.

– Проблемы со сном.

– Да.

– Сверхнастороженность.

– Вполне оправданная. Моей смерти хотели многие.

– Физические симптомы: лихорадка, головные боли, головокружение.

– Нет. По крайней мере, ничего особенного.

Она откинулась на спинку стула. Мы почти закончили.

– Синдром выжившего.

– Да.

Да, постоянно.

Кэрри Сандерс вышла ненадолго и вернулась с двумя стаканчиками кофе. Достала из кармана несколько пакетиков с сахаром и заменителем сливок.

– Вы ведь и сами, без меня, все знаете, да? – Она положила в свой стаканчик столько сахара, что ложечка, наверное, могла бы стоять в ее стаканчике, даже если ее не придерживать.

– Да. Но вы ведь не первая.

Я отпил кофе. Крепкий, горький. Понятно, почему ей понадобилось столько сахара.

– Как вы сейчас?

– Сейчас в порядке.

– Обходитесь без лечения?

– Я знаю, как выпускать гнев. Это постоянный терапевтический процесс.

– Вы выслеживаете людей. И порой их убиваете.

Я не ответил, а вместо этого спросил:

– Где вы служили?

– В Багдаде. Я была в звании майора и приписана к оперативной группе «Железный конь» в лагере «Бум» в Бакубе.

– Лагерь «Бум»?

– Да. Там постоянно что-то взрывалось. Теперь его называют лагерь «Гэйб» – в память о сапере, Дэне Гэйбриэлсоне, погибшем в Бакубе в 2003 году. Когда я там оказалась, там почти ничего не было – ни водопровода, ни туалета, ничего. А когда уезжала, были ЖБК, водоснабжение для душевых и туалетов, новая электроподстанция, и там уже начинали тренировать иракскую национальную гвардию.

– ЖБК? – Я чувствовал себя так, словно слушаю кого-то, говорящего на пиджине.

– Жилые блоки-контейнеры. Для вас – большие коробки.

– Женщинам там, должно быть, нелегко приходилось.

– Нелегко. Война ведь изменилась. Раньше женщины-солдаты не жили и не воевали вместе с мужчинами, как сейчас. Перемены приносят и новые проблемы. Формально мы существуем отдельно от боевых частей и считаемся «приписанными» к ним, но, как ни крути, все равно воюем и так же, как мужчины, умираем. Может, не так много, как мужчин, но в Афганистане и Ираке погибло более сотни женщин и сотни были ранены. Однако ж нас все равно называют шлюхами и сучками. На нас нападают, нас унижают наши же мужчины. Во избежание изнасилования нам рекомендуют ходить по территории базы парами. Но я не жалею, что служила. Нисколько. А здесь я потому, что страна еще в долгу перед многими солдатами.

– Вы упомянули, что начинали в лагере «Бум». А потом?

– Потом меня перевели в лагерь «Боевой конь», а позже в Абу-Грейб – по программе реструктуризации тюрьмы.

– Позвольте спросить, что входило в ваши обязанности?

– Поначалу я работала с заключенными. Нам нужна была информация, а они, разумеется, были настроены враждебно, особенно после всего, что творилось там в первое время. Приходилось искать новые подходы, чтобы разговорить их.

– Когда вы говорите «новые подходы»…

– Вы же видели фотографии: унижения, пытки – постановочные и не постановочные. Понятно, что легче нам от всего этого не было. Да еще всякие идиоты с радиобеседами, с их шуточками, смехом и полным непониманием того, как это влияет. У иракцев появилась еще одна причина ненавидеть нас, и они отыгрывались на наших военных. Американские солдаты погибали из-за Абу-Грейба.

– Ложка дегтя…