Шепот

Ярема невольно позавидовал уверенности штабсарцта. Тот чувствовал себя господином положения, он не хотел выказать всей плачевности ситуации, в которой оказался вместе со своим молодым другом, он уже становился командиром, он приветствовал от имени… От чьего имени, черт его возьми со всеми печенками!

— …От имени европейской демократии, — продолжал Кемпер, — за которую так доблестно сражается ваш сын.

— О, — только и просопел словак, неся вместе с Яремой немца к набитым пахучим сеном саням.

— Вы знаете немецкий? — спросил пана Вацлава Ярема.

— Еще бы не знать, — ответил тот и обратился к штабсарцту по-немецки: — Ваши слова порадовали мое отцовское сердце.

— И сердце истинного словака и демократа, надеюсь, — бледно усмехнулся Кемпер.

— Вы появились своевременно, господа, — сказал толстый пан Вацлав, — в наш закуток так редко долетают настоящие европейские ветры, нам тут тяжело, вы не можете себе представить, как трудно нам тут, но и мы кое-что делаем, мы тоже готовимся, вы появились удивительно своевременно, ибо мы…

«Вот те на, — подумал Ярема, укрывая штабсарцта, — только выскочили из одного, попадаем в другое. Эти сонные недотепы что-то здесь готовят и ждали только нас. Снова стрелять?»

— Мы знаем, мы все знаем, — заверил пана Вацлава штабсарцт, повергая Ярему в новое изумление (что бы он мог знать, три года просидев под землей, попивая бандеровский самогон да добытый контрабандой ром!). — Мы желаем вам успеха, вся Европа смотрит на вас, мы с удовольствием поможем вам нашими советами, хотя перед нами стоит и более важное задание…

— А Игнац? — спросил словак. — Вы знаете о нем?

— Мы все знаем, раз отыскали вас. Наш путь пролегал не через ваше местечко, но мы умышленно сделали крюк, чтобы передать вам письмо от сына и вдохновить вас на борьбу.

— Да, да, у нас уже все готово, — забормотал пан Вацлав, — все только ждут. сигнала, мы получаем известия из Праги и Братиславы, со дня на день мы ждем, чтобы выступить, коммунисты будут устранены от власти, власть опять будет в руках у порядочных людей, вновь воцарится имущественная справедливость, наши предприятия станут вновь принадлежать нам, истинным хозяевам, а не голытьбе. Вы меня понимаете… Такой подарок судьбы для меня, господи… Я просто растерялся…

— Не надо теряться, — подал голос из-под теплого одеяла, которым укутал его Ярема, Кемпер, — мы еще поговорим с вами обо всем подробно, я только попросил бы вас никому не рассказывать о нашем приходе, так как у нас чрезвычайно важная. миссия, сами понимаете: связь между Западом и Востоком, шаткий мостик, по которому могут пройти лишь отважные… Нам довелось преодолеть множество преград. Одинокому бойцу всегда неизмеримо труднее…

— Вы не будете одиноким у меня, — заверил его пан Вацлав, — клянусь здоровьем моего Игнаца…

— Благодарим вас, пан Вацлав, благодарим и надеемся, что наше общее дело…

Ярема был в восторге от ловкости Кемпера. Упасть с гор и сразу же отыскать в этой оболыпевиченной стране своего единомышленника, да еще такого болвана, который готов отдать с себя последнюю сорочку для какой-то мифической демократии, — разве это не чудо! И это здесь, а что же тогда будет в Германии!

12

Он повел Гизелу в переулок, где тускло поблескивал черный «мерседес)) довоенного выпуска. Машина была без опознавательных знаков, без флажка, без обезьянки на ветровом стекле. Ничто не указывало на то, что автомобиль принадлежал американцу.

— Вы меня обманули, — сказала Гизела, вздрагивая от холода. — Никакой вы не американец, а просто ди-пи, перемещенное лицо.

— Не буду убеждать вас еще раз, — равнодушно зев-пул Кларк.

— А ваша фамилия? Вы не сказали мне своей фамилии.

— Выбирайте любую, например: Вуд.

— Где вы живете?

— В Германии.

— А вообще?

— Вообще — нигде. Куда пошлют — там и живу. Солдат.

— Вы солдат?

— Почти.

— Наверное, офицер.

— Ну, офицер.

— Лейтенант? Капитан?

— Не имеет значения. Можете называть меня хоть генералом Эйзенхауэром.

— Вы хотите меня заинтриговать. Весь вечер интригуете. Начиная с нашего странного знакомства и…

Он отпер машину, открыл дверцу, ждал, пока Гизела сядет, слушал ее болтовню, спокойно обошел машину, сел за руль, завел мотор.

— Все-таки — куда мы поедем? — спросил безразлично.

— Отвезите меня домой, — в голосе Гизелы звучало разочарование. Еще никогда не попадался ей такой слизняк. Не мужчина, а настоящая баба. И подумать только: как все обещало успех — и как кончилось! Отвращение к самой себе переполняло Гизеле грудь. Оказывается, достаточно час побыть с серым человеком типа Кларка, и жизнь может тебе опротиветь, если и не навсегда, то на добрый месяц, а то и годы. С откровенным презрением поглядела женщина на своего спутника. Тот молча вертел руль. Был сосредоточен, спокоен, не замечал ее взгляда, не пытался подмигнуть или улыбнуться хорошенькой спутнице, как это сделал бы на его месте каждый мужчина, не жевал резину, как делали почти все американцы, которых она знала.

— Дайте хоть сигарету, — не выдержала Гизела.

— Возьмите у меня в правом кармане, — чуть подвинулся к ней Кларк.