Шепот

Теперь настал черед помолчать Гизеле. Посмаковать молчанием так, как перед тем смаковал он. Удивляется? Пусть! Интересуется? Ну что же! Собственно, и рассказывать нечего. Просто имела знакомого американского капитана из Милитери Гавернмент. Показала ему несколько писем Вильфрида из Аушвица. Аушвиц? Аушвиц. Концлагерь? Концлагерь. Муж не вернулся домой? Не вернулся. Значит — погиб в концлагере? Погиб. Что же еще надо? Капитан из Милитери Гавернмент имел все формальные основания считать Гизелу вдовой узника концлагеря и, следовательно, взять ее и ее собственность под милостивое покровительство союзнических военных властей, а если добавить к формальному праву еще и фактическое положение вещей, вследствие которого капитан некоторое время пользовался милостивым женским покровительством неутешной вдовы, то уж никак не приходилось удивляться появлению на доме фрау Кемпер белой мраморной доски, которая должна была служить молодой женщине надежным укрытием от бурных ветров послевоенной жизни.

— А что говорят об этом вдовы настоящих концлагерных узников? — полюбопытствовал Кларк, беря Гизелу за руку и не давая ей отпереть дверь. Она молча высвободила руку.

— Понимаю вас, — не смущаясь, сказал майор. — И знаете что? Наверное, я переночую в вашем доме. Надеюсь, вы не станете возражать?

Ключ, который Гизела пыталась вставить в отверстие, со звоном удал на каменные плиты. Майор нагнулся, подал его женщине.

— Иногда вы можете быть даже галантным? — не вытерпела та.

— Чту вдов концлагерных узников, — ответил майор. — Надеюсь, что у вас, как у заслуженной вдовы, работает телефон?

— Он работал и тогда, когда я еще не была вдовой.

— Прекрасно. С вашего разрешения, я позвоню.

— С моего разрешения…

Гизела отперла дверь, но не открывала ее. Майор пришел ей на помощь.

— Я долго искал именно такую, как ты, — прошептал он, сгребая ее в железные объятия.

— Сумасшедший! Ты разбудишь служанку! — пробовала она отбиться от него, но пробовала только для вида. Знакомое сладостное бессилие уже заливало все ее тело, и с радостью ощутила, как твердая мужская грудь прижимается к ее груди, давит, гнетет, сминает.

13

Пан Здвига терся-мялся, не говорил ничего определенного, но дни шли, а нужных людей, хоть и обещал, не находил, и Кемпер стал уже нервничать. «Мой дорогой пан Вацлав, — слабым, но не лишенным зловещих ноток голосом обращался он к промышленнику, — не заставляйте меня думать, что вы не хотите нам помочь». «Помилуй бог, помилуй бог! — испуганно махал толстыми руками пан Здвига. — Такие люди, такая радость… Я все для вас…» «Не надо всего, — ласково останавливал его Кемпер, — речь идет только о том, чтобы нас перевели через границу. Неужели она у вас так плотно закрыта? Или у вас нет уже своих людей там, где они должны быть?…» «Непременно, — краснел пан Вацлав, — непременно…» И терся-мялся, как тот купец, что стесняется слупить с вас, как с родного отца, а продешевить тоже не хочет.

Ярема, отогревшийся и откормленный в уютном доме пана Здвиги, не слишком торопился снова отправляться в странствия по снегам да границам, но в то же время чувствовал и неопределенность их положения, знал, что только в Германии обретут гарантированный покой, надеялся на своего арцта, как на нерушимую стену, потому попробовал переговорить с паном Здвигой с глазу на глаз, по собственной инициативе.

Начал издалека. Евангелие святого Иоанна: «Кто ненавидит брата своего, во тьме живет, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, ибо тьма ослепила ему глаза». Он не хочет сказать, что пан Здвига ненавидит брата своего. Но есть такие среди славян, иначе как бы они могли допустить к власти коммунистов. Правда, не все еще потеряно, доказательством этому является то, что готовится здесь, на родине пана Здвиги. Но это только одно из звеньев священной борьбы против коммунизма. Незначительное звено. Есть вещи намного важнее. Борьба обещает быть длительной и ожесточенной. Нужно всячески способствовать всем тем, кто идет с мечом и луком против страшной силы. А тех, кто с венцом идет, уничтожать.

Рыжий конь под всадником с мечом в руке, и кровь вражеская рыже-красная. Ярость, ожесточенность и неотступность в борьбе Суждена им всем, зато же и воздастся им сторицей потом…

— Истинно, истинно, — бормотал, багровея лицом, пан Здвига.

Сказано же: «Сплотитеся воедино», а кто не с нами, тот мерзость, и пусть уничтожена она будет нещадно. И в святом деле первейшее — послушание. Даже голодный должен помнить, что послушание дороже бараньей туши. И вера. Если человек владеет верой, это очищает его. Вера объединяет всех нас, меньших и больших, отцов и сынов, и пан Здвига и его сын — как же это прекрасно и поучительно для душ ослепленных и заблудших. И благодетельность, каковую проявил пан Здвига к ним, — да будет похвальна. Ибо без благодетельности нет спасения. Но и благодетельность, если она не от бога и не от Христа и если делим ее не на внешнюю и внутреннюю, а берем благодетельность человеческую, то имеем обычную и действенную. Пан Здвига проявил благодетельность обычную…