Впрочем, смущало Фаррена не высокое положение девушек – он преклонялся перед их молодостью и красотой. С джентльменами, например с Муром или Хелстоуном, он часто спорил; с гордыми и надменными дамами тоже становился просто невыносимым, а порой откровенно грубым, зато ценил доброе отношение и приветливость и отвечал на них сговорчивостью. Из-за упрямого нрава Фаррен не выносил упрямства в других, и потому всегда недолюбливал своего бывшего хозяина Мура. Не зная, что тот относится к нему доброжелательно и даже оказал тайком большую услугу, когда устроил его садовником к мистеру Йорку, укрепив тем самым репутацию Уильяма среди остальных семейств, Фаррен никак не желал примириться с непреклонностью Мура и испытывал к нему неприязнь. Последнее время он часто работал в Филдхеде и был очарован искренностью и приветливым отношением мисс Килдар. Каролину же Фаррен знал еще ребенком и, сам того не подозревая, считал идеалом настоящей леди. Ее изысканные манеры, поступь, жесты, изящество в одежде и во всем облике затрагивали какие-то артистические струнки его грубоватой крестьянской души. Он любовался Каролиной, как восхищался бы редкими цветами или прекрасным пейзажем.
Обеим девушкам тоже нравился Уильям: они с удовольствием давали ему читать книги и снабжали саженцами, а также предпочитали беседовать с ним, нежели со многими черствыми и напыщенными типами, которые по своему положению стояли неизмеримо выше его.
– Кто там говорил, когда вы выходили, Уильям? – спросила Шерли.
– Джентльмен, который вам не по душе, мисс Шерли, – мистер Донн.
– Все-то вам известно. Откуда вы знаете, как я отношусь к мистеру Донну?
– Ох, мисс Шерли, вы иногда как сверкнете глазами, так все и понятно! А порой, когда мистер Донн неподалеку, вид у вас насмешливый…
– А вам самому он нравится?
– Мне? На дух не выношу этих молодых священников, да и моя жена тоже. Задирают носы. Разговаривают с бедняками, словно те ниже их. И к тому же кичатся своим саном, жаль, что сан их совсем не красит! Впрочем, таких, как они, ничего не украсит. Ненавижу гордыню!
– Но ведь ты и сам по-своему горд, – вмешалась Каролина. – И гордость тебе не чужда: ты любишь свой дом и хочешь, чтобы у тебя все было не хуже, чем у других. А иногда держишься так, словно для тебя унизительно получать деньги за свой труд. Когда ты остался без работы, то из гордости ничего не брал в долг. Если бы не дети, ты бы скорее умер, чем пошел в лавку без денег. А когда я хотела помочь тебе, как же трудно было тебя уговорить взять хотя бы что-нибудь!
– Ваша правда, мисс Каролина: по мне, так лучше давать, чем брать, особенно у такой, как вы. Вы только посмотрите, насколько мы разные. Вы маленькая хрупкая девочка, а я – здоровый и крепкий мужчина, да еще раза в два старше вас. Значит, негоже мне брать у вас и, как говорят, не мне быть вам обязанным. А в тот день, когда вы пришли к нам, подозвали меня к двери и хотели дать пять шиллингов, которые для вас совсем не лишние – ведь вы-то сами далеко не богачка! – тогда я действительно стал бунтовщиком, повстанцем и радикалом – и только из-за вас! Думал: позорище какое – я, человек, который может и хочет работать, и вдруг докатился до того, что молоденькая девчушка, почти ровесница моей дочери, принесла мне свои последние деньги!
– Ты, наверное, сильно на меня рассердился, Уильям?
– Да, но ненадолго, вы же хотели как лучше! Согласен, я гордый, да и вы тоже, но наша гордость – правильная, или, как говорят у нас в Йоркшире, «чистая». Мистер Донн и мистер Мэлоун о подобной и не слышали. Их гордость грязная! И я буду учить своих дочерей, чтобы они были такими гордыми, как мисс Шерли, а сыновей научу своей гордости. И пусть только попробуют походить на этих священников! Даже малыш Майк получит взбучку, если переймет у них хоть какую-нибудь малость!
– Но в чем разница, Уильям?
– Вам-то не знать, в чем разница! Мистер Донн и мистер Мэлоун слишком горды, чтобы сделать что-либо для себя, а мы слишком горды, чтобы позволить другим делать что-либо для нас. Эти священники и слова доброго не скажут тому, кого считают ниже, а мы не потерпим невежливости от тех, кто ставит себя выше нас.
– Хорошо, Уильям, а сейчас отбросьте гордость и честно расскажите, как вам живется. Надеюсь, дела ваши пошли на лад?
– Да, мисс Шерли! С тех пор, как благодаря мистеру Йорку я стал садовником, и с тех пор, как мистер Холл (еще один добрый человек!) помог жене открыть лавку, жаловаться не на что. Моя семья теперь и сыта, и одета, да еще из той же гордости я откладываю фунт-другой на черный день, поскольку лучше помереть, чем просить милостыню у прихода. В общем, мы с семьей довольны, а вот соседи… Один беднее другого. Столько вокруг горя!
– И по причине того в округе существует недовольство, так ведь? – произнесла мисс Килдар.
– Как можно быть довольным или спокойным, когда люди мрут от голода? Тревожно у нас сейчас, вот что я вам скажу!
– Но что делать? Что, например, могу я сделать?