Шерли

Этим утром я посмел устроить так, чтобы мы хоть на час остались одни. Решил добиться с ней разговора. Настоял, чтобы никто не нарушил нашего уединения. Решительно подозвал Генри и сказал ему: «Ступай, юноша, куда заблагорассудится, но не возвращайся, пока я не позову».

Генри это очень не понравилось. Невзирая на возраст, он весьма наблюдателен и порой глядит на меня задумчиво и весьма странно. Он ощущает связующие нас с Шерли узы, догадывается, что в ее сдержанности со мной кроется больше чувства, чем во всех ласках, которые достаются ему. Незрелый неуклюжий львенок готов был рыкнуть на меня: ведь я приручил его львицу и стал ее стражем, – и лишь строгое воспитание сдержало его нрав. Иди, Генри! Учись, как прочие сыновья Адама, рожденные во все века, вкушать горечь жизни. Тебя не обошла стороной общая участь. Радуйся же, что любовь твоя увянет прежде, чем расцветет в жаркую страсть. Минутная слабость, приступ зависти – вот и все, что тебя ждет. Зато ревность, жгучая как солнце в зените, и ярость, которая сильнее тропической бури, обойдут тебя стороной… хотя бы сейчас.

Я занял свое место за учительским столом, молча благословляя умение скрывать бурлящие эмоции за маской холодного бесстрастия. По лицу никто не догадался бы, какие вихри бушуют в груди и сумятица царит в мыслях. До чего хорошо, когда умеешь вести себя сдержанно, не допуская безумных выходок. В то утро я не собирался говорить ей слов любви и хоть одной искрой выдавать сжигавший меня огонь. Подобной самонадеянности я никогда не допущу, а если же вдруг заподозрю себя в корысти и самолюбии, немедленно встану, распрощаюсь со всеми и уйду на другой край света искать новой жизни: холодной и бесплотной, как скалистый берег, омываемый морскими волнами.

Этим утром я желал иного: взглянуть на нее поближе, прочитать хотя бы одну страничку из книги ее сердца. Перед расставанием должен был понять, чего лишаюсь.

Я принялся чинить перья. У многих мужчин на моем месте тряслись бы руки; у меня же не дрогнули, и голос мой прозвучал совершенно обыденно.

– Уже через неделю вы, мисс Килдар, останетесь в Филдхеде одна.

– Да, на сей раз дядюшка не отступит.

– Он уедет весьма раздосадованным.

– Он часто мной недоволен.

– Мистер Симпсон уедет с чем прибыл – значит, ездил без толку, и это для него невыносимо.

– Надеюсь, данная неудача отобьет у него охоту к сватовству.

– По-своему мистер Симпсон искренне желает вам добра. Он уверен, что все его задумки были к лучшему.

– Это вы очень добры, раз выступаете в защиту человека, позволившего себе столь грубое с вами обращение.

– Я никогда не обижаюсь на слова, произнесенные в порыве гнева, а самые оскорбительные и вспыльчивые выражения он позволил себе в тот день, когда в ярости выбежал от вас.

– Однако вы более не станете учить Генри?

– С ним я расстанусь на время: может, мы еще встретимся, поскольку питаем друг к другу искреннюю привязанность, – прочих же Симпсонов покину навсегда. К счастью, это решение, хотя и было принято внезапно, не нарушило моих планов, лишь заставило действовать скорее, чем я рассчитывал.

– Вас невозможно застигнуть врасплох. Не сомневаюсь, что вы хладнокровно встретите любую неприятность. Вы как одинокий лучник в лесу – бдительны и всегда готовы к любой опасности. В колчане у вас немало запасных стрел, у лука есть вторая тетива. И ваш брат – такой же. Вы двое могли бы охотиться в самых диких лесах Америки, и ничего с вами бы не случилось. Срубленный шалаш дал бы вам крышу над головой, расчищенная поляна стала бы плодородным полем, а бизон, метко сраженный из винтовки, покорно бы склонил рога и пал бездыханным.

– А какое-нибудь индейское племя подарило бы невест?

– Нет… Вряд ли… – замялась она. – Дикари – жалкие люди. А вы… Я верю, что вы никогда не зажжете семейный очаг с женщиной, которая не тронет вашего сердца.

– А почему, мисс Килдар, вы вдруг заговорили про Дикий Запад? Проникли мне в голову? Прочитали сокровенные мысли, разгадали планы на будущее?

Вместо ответа она принялась медленно рвать бумажный жгут для свечей на кусочки и бросать их в пламя, глядя, как они сгорают.

– И все-таки: откуда вы узнали о моих намерениях?

– Я ничего не знала, впервые слышу от вас. Просто сказала первое, что пришло в голову.

– Ваша прозорливость граничит с ясновидением. Отныне я не стану преподавать. Вы с Генри – мои последние ученики, я больше не сяду за чужой стол, не стану добавлением к чужой семье. Мне уже тридцать, и с десяти лет я себе не принадлежу. Отчаянно хочется вкусить свободы, и днем и ночью я думаю только о ней. Ради нее готов пересечь Атлантику и пройти насквозь девственные леса Америки. Вы правы, дикарка мне не нужна – она будет лишь рабыней, не женой. Не знаю, согласится ли какая-нибудь женщина разделить мой удел, но я уверен в одном: там, под высокими соснами, меня ждет свобода. Она непременно откликнется на зов, войдет в мою хижину и падет в объятия.