Шерлок Холмс и доктор Джекил

Мною овладела самоуверенность. В продолжение довольно краткой карьеры в качестве военного хирурга в Афганистане мне весьма часто доводилось наблюдать за полковыми медиками, которые посредством продуманных вопросов и ответов выясняли, действительно ли предполагаемый пациент болен или же попросту симулирует, и порой я даже принимал участие в этих беседах. Я вообразил себя мастером в искусстве перекрёстного допроса, который во многих отношениях столь же важен для медика, как и для судебного адвоката. Наконец-то нашлась область, где я мог заслужить восхищение человека, которым сам всегда восхищался более остальных.

— И кого я должен допросить?

— Доктора Гесте Лэньона с Кавендиш-сквер.

— Это потребует величайшей деликатности, — нахмурился я. — Если Аттерсон сказал правду, этот человек находится при смерти, и мне бы не хотелось послужить непосредственной её причиной.

— Совершенно верно. — Холмс снова набивал трубку. — Именно поэтому я и доверяю это дело вам, человеку наиболее тактичному и чувствительному из всех, кого я знаю. Разговорите его, Уотсон. Узнайте, что замышляет Джекил. Нас явно больше не впустят к нему в дом, и всё же я испытываю уверенность, что именно со стороны милейшего доктора и надо искать разгадку.

— А вы чем займётесь?

Холмс раскурил трубку, сделал глубокую затяжку и, выпустив дым, озорно улыбнулся:

— Ах, вот об этом-то вы пока не должны меня спрашивать. Позвольте мне действовать согласно собственным приёмам. А вот и кэб. Помните адрес Лэньона? Превосходно. У вас замечательная память во всём, что касается мелочей, и это одна из тех вещей, которые я более всего ценю в вас. Что ж, прекрасно. Садитесь, поезжайте к Лэньону и постарайтесь добиться успеха. Встретимся на Бейкер-стрит за обедом.

X. Человек в кэбе

Доктор Гесте Лэньон жил в изящном старом доме на пересечении Уигмор и Харли-стрит, в самом центре медицинского квартала. Четырёхэтажное кирпичное здание возвышалось над большинством соседних домов и, судя по его виду, было возведено во времена Якова I. Каменные ступени, ведшие вверх к входной двери, за долгие годы истёрлись бесчисленными ногами до ям. Едва лишь я потянул латунную ручку звонка, как заделанная железом дубовая дверь словно на стержне повернулась внутрь, и передо мной предстал слуга с непроницаемым выражением лица, рубцы шрамов на котором навели меня на подозрение, что по совместительству он исполняет и обязанности телохранителя. Я отложил данную информацию в памяти, чтобы позже сообщить её Холмсу.

— Да? — Его голос напомнил мне звук наждака, которым неторопливо обрабатывают твёрдую древесину.

— Меня зовут доктор Уотсон, — представился я, протягивая свою визитку. — Я хотел бы поговорить с доктором Лэньоном.

Парень даже не шелохнулся, чтобы взять её.

— Доктор Лэньон очень болен. Он никого не принимает. — Дверь начала закрываться. Подражая Холмсу, я поставил ногу на порог. Тяжеленная дверь едва не раздавила её. Я прикусил губу, чтобы не вскрикнуть.

— Думаю, он всё-таки примет меня. — Каким-то образом мне удалось произнести это спокойно. — Мне необходимо поговорить с вашим хозяином о докторе Джекиле. Точнее, о докторе Джекиле и мистере Хайде.

Какое-то время слуга раздумывал.

— Подождите здесь, пожалуйста. — Он снова начал закрывать дверь, остановился и выразительно посмотрел вниз. Я убрал ногу. Дверь с раскатистым грохотом скользнула в косяк.

Воспользовавшись возникшей паузой, я уселся на верхнюю ступеньку и принялся массировать ушибленную ступню. За этим занятием меня и застало новое появление слуги. Я поднялся на ноги.

Лицо его было таким же невыразительным, как и прежде.

— Доктор Лэньон примет вас. — Он отступил в сторону.

По короткому коридору, стены которого были несколько неуместно, на мой взгляд, увешаны довольно недурной современной акварелью — несомненно, с целью избавить пациентов от страхов, что методы лечения данного эскулапа не поспевают за временем, — меня провели в весьма удобный смотровой кабинет. Здесь присутствовала медицина в различных её проявлениях: книжные полки, битком набитые медицинскими журналами в кожаных переплётах, ненавязчиво выставленный на столике подле двери микроскоп в окружении предметных стёкол и в конце комнаты дубовый шкаф с ящиками, маркированными в алфавитном порядке. Верхний ящик был открыт, и его содержимое — примерно с десяток светло-коричневых папок, распухших от бумаг, — штабелем возвышалось на небольшом столе перед шкафом. Особых подробностей, однако, мне разглядеть не удалось, поскольку тут не горело ни одной лампы и комната освещалась, помимо пламени в огромном старинном камине с другой стороны, лишь светом, просачивавшимся через плотно занавешенное окно, из-за чего углы помещения были погружены во мрак.

Человек, сидевший в старомодном кожаном кресле в одном из этих углов, при моём появлении поднялся и стоял, покачиваясь. Он не предпринял попытки обменяться рукопожатием, так что я тоже не стал протягивать ему руку. В сумраке черты лица его были неразличимы.