Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

Для такого кровожадного лиса, каким был Бен Глаз, невозможно было придумать ловушку лучше «Страшной комнаты». Он за версту чуял любой заговор и выпутывался из всех ловушек, какие ему ставили, но здесь он, как говорится, попался на дохлую муху. Интересно, что я все время говорил ему правду. Правду про горбатого ювелира, правду про Кровавую Мэри, правду про изумруды и, конечно, правду про «Страшную комнату», из которой он не выйдет ни живым, ни мертвым. Когда же Бен Глаз сгинул в «Страшной комнате» и настала очередь Пуделя, я вдруг, неожиданно для самого себя, отдернул ногу от смертоносной педали. Не то чтобы я пожалел Пуделя или он в тот момент был мне симпатичней, чем Бен Глаз. Нет. Просто личное отвращение — еще не повод приводить в движение механизм смерти. А я знал этого человека достаточно хорошо, потому знал и то, что, в отличие от Бен Глаза, Пудель представляет собой подобие грозного орудия, которое, не будучи востребовано чьей-то злой волей, может пылиться в чулане вместе с вилами и мотыгами, не более, чем они, опасное. Все это пронеслось в моей голове в самый последний момент смертельного напряжения и спасло кудрявого счастливчика от страшной гибели в пропасти. Пощадил я Пуделя тем охотнее, что и так уже нарушил клятву не убивать, уничтожив страшного Бен Глаза, но то было исключение, вызванное необходимостью спасти Фатрифортов, а снова становиться убийцей я не хотел. А пожалел я Пуделя позже, тогда, когда он стонал в бреду, покалеченный и беспомощный, и заклинал меня не бросать его в беде. Вот тогда жалость, как считали в банде, — бабье чувство, взяла меня за горло и не отпускает и по сей день. Кто теперь поможет этому злому уроду, искалеченному и душой, и телом? Но ведь и я был таким же злым уродом, когда лорд Фатрифорт протянул мне свою благородную руку и помог подняться из зловонной лужи, в которой я барахтался. И если он, добродетельный человек, не побрезговал мной, как же я, страшный грешник, могу брезговать своим несчастным собратом, находящимся в такой крайности. Он научил меня многому, этот великолепный старик, в том числе и жалости. Теперь я знаю, что это никакое не бабье, а самое настоящее мужское чувство.

Что до изумрудов, то они, в числе остальных драгоценностей, были найдены мною в тайнике «Страшной комнаты» и переданы лорду задолго до его смерти. Теперь они хранятся в сейфе фирмы «Солим и Брук». А те три, что я показывал Бен Глазу, были любимые перстни лорда, которые он носил на малиновом шнурке на шее, так как из-за подагры уже не мог носить их на пальцах. Так же носил их и, я когда изображал лорда.

Ну а когда в образе лорда я так неожиданно наткнулся на Вас в парке и конечно же Вас узнал, то принужден был выбирать одно из двух.

Либо, пользуясь правами собственника, выдворить Вас из поместья, а потом ждать повторного, но уже тайного или, того хуже, официального визита, и отвечать на все вопросы расследования, Ваши или Ярда, чего я решительно хотел избежать — а раз уж Вы пришли к нам, всего этого надо было опасаться. Либо… и я выбрал второе. Это был хотя и тяжелый, но, на мой взгляд, вполне достойный выход из положения, которым, уверен, не преминул бы воспользоваться и сам покойный лорд, попади он в такой переплет. Пригласив Вас в замок, я предоставил Вам полную свободу действий, которой Вы, кстати, не так уж и пользовались из-за Вашей поврежденной ноги. Потому от имени лорда я сразу же раскрыл Ваше инкогнито, это предоставляло удобный случай говорить с Вами более откровенно и быть допрошенным без официального оглашения. А вдруг Вы глубже не копнете? Хотя, достаточно зная Вас и Ваши методы, надежды у меня на это не было. Мы не случайно так Вами увлекались. В общем, я сделал то, что сделал, и об этом не жалею.