Теперь остается прояснить кое-какие мелочи, которые, однако, наделали переполоха больше, чем все остальное вместе взятое. Вероятнее всего, Фредди, бегая по саду в сандалетах, наступил в лужу крови за кустом роз. Кровь на зеленых носках смотрелась всего лишь коричневой грязью и никого не насторожила. Носки отправились в корзину с грязным бельем, туда же отправился и осколок стекла, к ним прилипший. Миссис Вайс забрала корзину и бросила белье отмачиваться в таз, а когда вернулась, таз был полон крови. Она пришла в ужас, но сколько ни меняла воду, вода оставалась красной. В панике она затолкала окровавленное белье в пустой бак. Но каков же был ее ужас, когда и после споласкивания пустого таза вода опять становилась кровью, в чем конечно не было никакой мистики, просто в теплой воде Бетти не почувствовала, что сильно порезала руку. И пока она поняла, в чем дело, натерпелась же страха бедняжка. Уже и без того она была в сильнейшем нервном напряжении, зная, что ее Нортинг последние два дня сам не свой, слышала те жуткие и необяснимые крики, дивилась, что я уехал посреди ночи, ничего не объяснив. Она была на грани истерики, когда пришла накрывать на стол с забинтованной рукой. А потом, как сама она выразилась, глаза ее с подозрительностью высматривали все красное, а руки делали привычную работу, только так она и могла объяснить, что влила томатный соус в молочник и поставила его на стол. Учитель же пролив соус на скатерть вызвал тем самым обморок несчастной и весь этот переполох.
Кажется это все, джентльмены, что я хотел или принужден был Вам сообщить по интересующему Вас делу.
С уважением, Уильям Нортинг».
Послание Скотленд Ярду
Излишне, я думаю, говорить, как потрясло меня услышанное.
— Так что же, Холмс, теперь по английским законам Биллу Читателю грозит… виселица?!
— Похоже, так, Ватсон.
— И вы, Холмс, так спокойно об этом говорите! Вы, который знаете об этом человеке все?
— Но что поделаешь, Ватсон, я не всесилен!
— Как это что? Ведь это же… чудовищно! Чудовищно и… несправедливо!
— Согласен, и чудовищно, и несправедливо, но, к сожалению, Ватсон, я не английский суд. К моему большому сожалению, — рассеянно отозвался мой друг и принялся методично разбирать бумаги на бюро, раскладывая их по полочкам и ячейкам, чего отродясь не делал.
— Тогда зачем было… вообще… не понимаю… зачем тогда?.. — я никак не мог подобрать нужных слов и, кажется, совсем лишился способности членораздельно выражаться.
— Вы хотите сказать, Ватсон, зачем было браться за это дело? По-вашему, не вмешайся я, и Билл Читатель не попал бы в такой переплет? Что ж, возможно. Вполне возможно. Я ищейка, Ватсон! Гоняюсь за зверем, тащу его из норы на свет, а уж кто там залез в нору, не разберешь, пока не вытянешь. А ищейка я хорошая и, как все хорошие ищейки, не тащить не могу.
— Но Холмс, от вашего объяснения отдает таким мертвящим бездушием, таким макиавеллизмом… Да неужели же нельзя что-нибудь сделать и хоть как-то помочь бедняге! Ну, может, как-то так… ну там…
— Как-то так… это что же, в обход английских законов?
— Не знаю… я не то… хотя… быть может… — Похоже, в этот момент я действительно не в силах был одобрить «справедливый английский закон», который так неуклонно и решительно чешет всех под одну гребенку.
— Как бы там ни было, дорогой Ватсон, вы должны понимать, что при создавшейся ситуации я не могу не поставить в известность Скотленд-Ярд.
— Но положение слишком серьезно, Холмс, чтобы так рисковать! Ведь за голову бедняги была некогда назначена награда!
— Да это как раз и усложняет дело, друг мой, если только мы с вами не хотим ее получить!
Тут я не выдержал:
— Думаю, Холмс, шутить в подобной ситуации — безумие … Или…
— …Или непростительная жестокость, — спокойно закончил Холмс.
— Да, именно! Шутить теперь самая непростительная жестокость!!! — взревел я, теряя остатки хваленой британской сдержанности, и в отчаянии заметался по ковру.
Но Холмс и бровью не повел:
— Как знать, Ватсон, как знать. Похоже шутка, это сейчас единственное серьезное дело.
— Шу-у-тка!!!???
— Да шутка! В теперешнем положении, когда английский закон стоит перед нами роковым препятствием, и никаких обходных путей не видно, остается прибегнуть только что к чисто английской абсурдной шутке. Чем другим сокрушишь твердыню английского здравого смысла?
И оставя, наконец, свое методичное занятие, этот непредсказуемый человек, как ни в чем не бывало принялся писать отчет в Скотленд-Ярд своему приятелю Лестрейду.
Рука его легко порхала над листом бумаги, вид при этом был на редкость бесстрастный и только угол рта его по временам странно кривился.
А я, обхватив голову руками, не в силах подавить охватившее меня уныние, маялся и вздыхал, да так, как не вздыхал не маялся, еще ни над одним моим пациентом.
Наконец, отложив перо и промокнув написанное тяжелым пресс-папье, Холмс передал мне свой отчет:
— Прочтите, Ватсон, и скажите, достаточно ли убедительно то, что я здесь изложил.
Волей-неволей я прочел: