Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

Мы распрощались. Меланхоличная Пуля неуклюже повернулась вокруг своей оси, видимо, ища наиболее выгодный обзор подконтрольной ей местности, и плюхнулась в пыль, растеряв от этих телодвижений жалкие остатки своей энергии, но все же скосила на меня сонный взгляд. Я стал взбираться по крутой тропе и на середине горы оглянулся. Легкий туман уже начал рассеиваться, роса блистала на кустах и траве. Солнце, еще не видимое из долины, уже золотило верхушки деревьев и холмов. А далеко внизу долговязый старик все еще стоял и смотрел мне вслед, его собака лежала рядом, лохматая и неподвижная, точно сброшенный с плеч полушубок. Пестрое стадо коз дополняло эту живописную картину в духе старых мастеров. Я помахал старику, и он энергично помахал в ответ. Так что, дорогой Ватсон, прогулочка удалась на славу!

— Потрясающе, Холмс!

Этот живой рассказ, а больше простодушный тон, каким он был поведан, меня просто очаровал. Холмс редко бывал в таком хорошем расположении духа, редко оставлял свою сухую, насмешливую, менторскую манеру и потому редко бывал так неотразим. Необходимо было этим воспользоваться, чтобы узнать уж все подробности дела, до того как он, наскучив моими примитивными вопросами, снова уйдет в себя, в свою крепкую раковину рака-отшельника.

Потому я с поспешностью стал листать свой блокнот.

— Помните, Холмс, синее пятно на стене замка?

— А, пустяк, не стоящий внимания?

— Да-да, он самый! — улыбнулся я, вспомнив свое неуместное замечание.

— Элементарно, Ватсон.

Я затаил дыхание.

— Фонарь с синим стеклом. Когда вы в первый раз смотрели на него, сквозь фонарь светило солнце, и синее пятно отобразилось на стене. Потом вы передали мне бинокль, а солнце между тем закрылось тучей. Пятно исчезло. Вот мне и пришло в голову обратить ваше внимание на этот неожиданно возникший фокус.

— Но там не было никакого синего стекла, Холмс, иначе и синее пятно не представляло бы загадки.

— Синее стекло, Ватсон, было повернуто к нам ребром, к тому же скрыто широкой жестяной оправой, потому видеть его мы не могли. Могли только догадываться. Кстати, этот фонарь заставил меня тогда призадуматься, ведь синие стекла часто используют в домашних спектаклях для создания эффекта лунной ночи или явления призраков, и наш Голиаф вполне мог испугаться своего собственного отражения, приняв его за призрак, ведь предметы от синего света страшнее не становятся, другое дело — человеческое лицо. А ведь прыгнул-то он именно с третьего этажа, куда и фонарь светил, где и зеркало на окне. Но поверить, что одно синее отражение способно напугать до такой сверхъестественной степени, я все же не мог. Не мог, потому что не знал тогда, что за полминуты перед тем испытал несчастный. А испытал он, как выяснилось, вполне достаточно для того, чтобы прийти в панический ужас: исчезнувший на глазах дружок, его дикий крик из преисподней и в довершение кошмара гримаса мертвецки синего лица в совершенно пустой комнате, его собственного лица, искаженного ужасом до неузнаваемости.

— Да, картина впечатляющая. А скажите, Холмс, когда вам вообще пришла мысль о «Страшной комнате»?

— Именно тогда, Ватсон, когда было больше всего оснований для такой мысли. Там у пропасти, впервые глядя на замок. Помнится, я сказал вам, что склонен отказаться от простого и обратиться к сложному.

— Да, прекрасно помню, Холмс, но, признаться, подумал, что это так… не относящаяся к делу игра ума.

— Игра ума, друг мой, как правило, предшествует озарению, а я обратил ваше внимание на то, что и фонарь, и зеркало, смещенная чугунная решетка, все эти три необъяснимые странности связаны вместе. Они и были связаны, располагаясь строго друг под другом. А что может связывать комнаты по вертикали, кроме лестницы? Люк! Люк над пропастью!? Страшновато, не правда ли? Помните, Ватсон, слова учителя: «…крик будто таял…» Что это, как не крик летящего в пропасть. Вот тогда-то стало ясно и про двери, и про комнаты. Комната на четвертом этаже, по всему, нежилая, не представляет никакой опасности, потому и незапертая, убирают в ней нечасто, потому и пыль, кто-то недавно вешал фонарь, потому и следы.