«Парижская полиция (сообщала «Дейли телеграф») только что совершила открытие, которое отдергивает завесу над трагической судьбой мистера Эдуардо Лукаса, который стал жертвой убийства ночью в прошлый понедельник на Годолфин-стрит (Вестминстер).
Наши читатели, конечно, помнят, что покойный джентльмен был найден заколотым в своей гостиной, и некоторые подозрения пали на его слугу, но его алиби положило им конец. Вчера слуги дамы, известной как мадам Анри Фурнэ, проживавшей в небольшом особняке на рю Аустерлиц, сообщили надлежащим властям, что она помешалась. Врачебное обследование показало, что она действительно страдает опасной и неизлечимой манией. Полиция затем установила, что мадам Анри Фурнэ в прошлый вторник только что вернулась из поездки в Лондон, и есть основания считать ее причастной к преступлению в Вестминстере. Сравнение фотографий неопровержимо доказало, что мсье Анри Фурнэ и Эдуардо Лукас – одно и то же лицо и что покойный по какой-то причине вел двойную жизнь в Лондоне и в Париже. Мадам Фурнэ, креолка по происхождению, от природы крайне возбудима и в прошлом страдала припадками ревности, переходившими в бешенство. Предположительно именно в таком исступлении она и совершила ужасное преступление, вызвавшее в Лондоне такую сенсацию. Ее передвижения в понедельник ночью еще не установлены, но, несомненно, во вторник утром на вокзале Черинг-кросс сходная с ней по описанию женщина привлекала всеобщее внимание своим диким видом и яростностью жестикуляции. Поэтому, предположительно, преступление было совершено либо в припадке безумия, либо его совершение тут же вызвало помешательство у бедной женщины. Пока она не в состоянии дать сколько-нибудь связное объяснение случившегося, и врачи не дают никакой надежды на то, что рассудок к ней вернется. Есть сведения, что женщину, которая могла быть мадам Фурнэ, ночью в понедельник видели, когда она в течение нескольких часов следила за домом на Годолфин-стрит».
– Что вы думаете об этом, Холмс? (Я прочел ему заметку вслух, пока он кончал завтракать.)
– Мой дорогой Уотсон, – сказал он, встав из-за стола и прохаживаясь по комнате, – вы сверхтерпеливы, но если я ничего вам не говорил в прошлые три дня, то потому лишь, что сказать мне было нечего. Даже теперь это известие из Парижа для нас не так уж и полезно.
– Но оно же, бесспорно, разрешает вопрос о смерти этого человека.