Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков

Однако электричество – та примета современности, которая наконец-то дотянется и до маленьких строений. И небольшой фонарь на участке тоже не помешает, ведь темнота ощущалась как остаток неведомого за пределом цивилизации. Вот почему в некоторых домах всю ночь не гасили свет, хотя из-за этого не видно звезд. Люди и за городом предпочитали городское освещение.

И я тоже? Вообще-то я мечтала не о совсем уж диких краях. Мое отношение к дикости было двойственным. Как писатель я искала понятных, разъясняющих слов, но знала, что незапланированные оттенки могут вдохнуть в них жизнь, примерно как в саге Карла Юнаса Луве Альмквиста «Ормузд и Ариман». Бог Ормузд любил порядок и ежедневно всё организовывал по плану, Ариман же был богом непредсказуемым и по ночам менял то, что запланировал Ормузд. Результат становился тревожным, иным и прекрасным.

Дикое уже как понятие расплывчато. Порой его описывают как нечто привольное или безлюдно-пустынное, порой – как непокорное или буйное. В других языках ассоциации иные, как во французском sauvage. Это слово может относиться и к диким видам, и к отшельникам, хотя, пожалуй, они сродни друг другу, поскольку дикие животные обычно ведут очень обособленный образ жизни.

Наверно, Торо искал подобной дистанции, когда строил себе уединенный дом в лесу близ Уолдена. Место едва ли было безлюдное, поскольку ближайший населенный пункт находился на расстоянии пешей прогулки, но располагалось все-таки вне общества. В тишине он мог сосредоточиться на своих размышлениях и близко соседствовал с животными, что жили на свободе. Всё, что находил, он запечатлевал с помощью инструмента, в создании которого лично участвовал. Это был механический карандаш, разработанный на карандашной фабрике его отца. Все удивились, когда он покинул процветающее предприятие и поселился в лесу, но ленился он так же мало, как и животные, с которыми общался. Подобно им, он ежедневно ходил на одинокую охоту, требовавшую от него максимального внимания. Типичная писательская жизнь.

Поскольку обещал прийти землекоп, я со своими бумагами задержалась на участке. Шли дни, но он не объявлялся: вероятно, что-то ему мешало. Я с пониманием отношусь к непредвиденному, ведь оно может вмешаться и в мое писательство. Порой этот неведомый икс бывает попросту центром происходящего.

На участке нежданное, видимо, расположилось по-хозяйски, как и в доме. Блюдце с сахарной водой, которое я весной выставила на улицу, чтобы отвадить от кухни муравьев, однажды ночью таинственным образом исчезло. Та же участь постигла маленькую керамическую птичку и пару ботинок, оставленных у двери. Кто их взял? Забора у нас, правда, не было, но можно ведь уважать и необозначенные границы. И когда я осталась одна, мне всё равно казалось, что кто-то бродит вокруг дома.

Однажды я заметила на горе незнакомца. «Алло!» – окликнула я и поспешила к нему. Он слегка смутился и объяснил, что гостит у соседа и не знал, где проходит граница участка. Сейчас он шел по едва заметной тропинке, которую показал и мне.

– Она была здесь раньше, – добавил он. – Вы или ваши предшественники построили дом прямо на звериных тропах.

Конечно же, он был прав. Территория – это совсем другое и куда более давнее, чем граница участка. Это перекресток времени и пространства, где местность маркирована памятными следами. Настоящими хозяевами участка были дикие животные, которые жили здесь и знали его во всех подробностях.

Именно они держали всё под контролем. Громкие территориальные маркировки птиц – от них не спрячешься, а поскольку адресованы они лишь собственному виду, участок совмещал несколько птичьих территорий. Поползни, точно фотоэлементы, реагировали на любое движение, и их песня слышалась часто. Наверняка здесь есть и четвероногие. Я, например, видела самца косули, который гнался по горе за самочкой.

И мне ли не знать, как сильно развито чувство территории у белки. Она-то однажды вечером и привлекла мое внимание к чему-то, прошмыгнувшему неподалеку. Я сидела на недостроенной веранде и писала, когда грянуло сердитое цоканье. Белка сидела на березе, дергая хвостом и повернувшись к северу; я посмотрела в ту сторону и успела заметить рыже-коричневый хвост, исчезнувший в направлении выгона. Этот пушистый хвост принадлежал лисице.

Тут я наконец сообразила, кто таскал вещи с участка. Лисица, разумеется, не делает разницы между «моим» и «твоим», всё пригодное она считает своим, примерно как и мы сами в природе. Вдобавок участок явно входил в лисью территорию, так что мы были соседями.

С этой минуты мои мысли начали помаленьку кружить вокруг нее. И, судя по всему, она разделяла мое любопытство. Территориальные метки с пятнами черники появились на пнях и камнях вокруг дома и, по-моему, подступали всё ближе.