Шесть спичек

Я не знаю, как это объяснить и можно ли это объяснить. Я ведь только поэт. Я не физик.

2 Артистка Ружена Наскова

- Будет дождь, - сказал Валя.

Мы сидели на диване перед балконом и глядели в низкое небо над матовыми крышами города.

- Дождь, - повторил он. - Я очень давно не видел дождя. Там не было дождей.

- Почему? - спросила я.

- Не знаю. Не было…

Быстро темнело, и мы сидели, не зажигая света. Я обняла его за плечи.

- Не надо, Руженка, - сказал он тихо.

Я почувствовала под пальцами его пустой рукав.

- Не говори глупостей!

- Но это, наверное, очень неприятно.

- Не говори глупостей, - повторила я. - Лучше помолчи.

- Мы и так все время молчим…

Ветер колыхнул поднятую штору, и было слышно, как сзади в комнате зашуршала бумага.

- Как здорово - ветер! - сказал Валя и закрыл глаза.

- Ветра там тоже не было? - спросила я. Я прижалась лицом к его плечу.

- Тебя там не было, - услышала я.

В городе зажглись огни, тучи стали красноватыми и опустились еще ниже. Сразу хлынул дождь и забарабанил по стеклам.

- Хочешь, я закрою балкон?

- Ой, не надо! Сиди! - сказал он и очень больно стиснул мои пальцы.

- Валька! - прикрикнула я. Он отпустил мою руку.

- Прости, Руженка, я не хотел…

Я посмотрела ему в глаза.

- Ты стал какой-то железный, - сказала я. - Твердый, как полено. И ужасно сильный.

- Так и должно быть, - усмехнулся он. - Я стал невозможно сильный. Все калеки сильные.

- Какая чепуха! Это не оттого…

- Да, не оттого, - согласился он. - Это от перегрузок.

- Не надо, - попросила я. - Не надо рассказывать. Подожди…

Я снова прижалась лицом к его плечу. Дождь все шел. У балконных дверей скопилась лужица, и струйка черной воды медленно поползла в комнату. Я снизу вверх поглядела на Валю. Он смотрел на черную струйку остановившимися глазами.

- Не надо, - прошептала я. - Не надо вспоминать. Постарайся сегодня ничего не вспоминать. Не будем сегодня вспоминать.

- Очень жалко Сергея, - медленно сказал он.

- Очень. Он был такой славный…

- Он был замечательный, - сказал Валя.

Я вспомнила Сергея, как всего год назад он приходил к нам, и другие межпланетники приходили к нам и ночи напролет кричали друг на друга на ужасном русско-французско-китайско-английском жаргоне, говорили о теории тяготения, о тау-механике, о каких-то специальных разделах математики. Я и не пыталась понять что-либо, а ведь они тогда обсуждали планы этого необыкновенного опыта.

Нет, ничего нельзя забыть. Не забыть, как тот отвратительный толстяк сказал: «Петров просто испугался. Это бывает в Пространстве». Как приходил Саня Кудряшов и сидел вечерами, согнувшись у стола, жалкий и страшный. Я знала, что он так любит, что страшно сидеть с ним рядом, и думала, что это судьба. А Саня однажды сказал: «Ведь он мог просто погибнуть, Ружена. Просто погибнуть в самом обычном рейсе». Он сказал так, потому что хотел утешить меня, но я его до сих пор не могу простить. Я все время хотела быть одна. Рядом со мной кипела огромная прекрасная жизнь, мои родные люди учились, любили, строили, а я не могла быть с ними. Я перестала петь, никуда не выходила, ни с кем не разговаривала. Я завидовала. Или, может быть, я надеялась. Вероятно, с самого начала в глубине души я надеялась, что Валя может совершить невозможное. Разве это можно забыть? И вот он вернулся.

Валя встал, подошел к балкону и закрыл дверь. Я сказала:

- Будем пить чай. Хочешь?

- Угу… Еще как!

Он прошел через комнату и включил свет.

- Ничего не изменилось, - сказал он оглядываясь. - Будто и не было этих семнадцати лет.

- Только сто восемьдесят семь дней, - поправила я. - И семь часов в придачу.

- Да, конечно…

Глаза у него заблестели, и он стал похож на прежнего Валентина Петрова. Он был таким же много лет назад, в Дао-Рао, где мы познакомились во время подводной охоты. Никакой рыбы не было, мы просто постреляли из электрических ружей по водорослям, а потом долго сидели на песке и разговаривали. Он был веселый, стремительный и все время острил. Видно было, что он очень хочет понравиться, но понравился он не сразу. Он понравился, когда перестал острить.

Я принесла чайник, накрыла на стол и налила ему в его любимую чашку черного фарфора. Я села напротив и стала смотреть, как он пьет.

- Замечательный чай, - похвалил он. - Только ты умеешь делать такой.

- Я совершенно не умею делать чай, - сказала я. - Я в этом ничего не понимаю.

- Порта варил удивительный кофе, - сказал Валя. И он стал рассказывать, как Порта варил кофе и они вшестером пили кофе из маленьких чашечек, которые Порта возил с собой во все свои экспедиции. Кофе был горячий и черный, и было удивительно вкусно отхлебывать его маленькими глотками и заедать сливовым вареньем, и Порта сокрушался, что на корабле нельзя курить. Он говорил, что кофе состоит из кофе, варенья и табачного дыма, но никто ему не сочувствовал, потому что из всех шестерых курил он один. Вахтенный загонял его в ванную и ставил под вентилятор, и Порта сидел там в мрачном одиночестве и злился. Но он ничего не мог поделать - таковы были правила.

- Он ужасно сердился, - повторил Валя. - А потом, когда начались перегрузки…