Шесть зимних ночей

– Ты знаешь, о чем я, – голос был настойчив. – Ты сама виновата в этом. Ты сама знаешь, как все исправить.

– Ничего я не знаю, – я не узнала свой собственный голос. Такой он был сиплый, чужой. Словно я молчала много лет и теперь мне дали возможность заговорить, а связки не были к этому готовы.

– Перестань от этого бежать. Последний год подходит к концу. Уже пора осознать свою вину и принять ее.

Я раздраженно мотнула головой. Голос говорил что-то неприятное, но знакомое. Хотелось закричать, чтобы заткнулся, – не надо мне это вспоминать. Не хочу. Не помню.

Музыка в зале остановилась. Пары поклонились, а потом начали танец заново. Вуали скрывали их лица, но даже через дымку, через заиндевевшее окно я увидела, что удовольствия на них не было. Скорее даже не увидела, а почувствовала.

– Год подходит к концу.

– Пластинка заела?

– Чувства возвращаются, это хорошо, значит не все еще потеряно, – голос слегка потеплел. – Давай вспоминай, что было год назад.

Этот голос звал меня уже. Год назад, и два, и три, и сотню лет. И я так же отмахивалась от него. Он несколько раз пытался вытащить из моей памяти что-то не очень приятное, а потом уходил. Значит, уйдет и в этот раз. Возможно, не сразу, придется потерпеть его занудное, но при этом тревожное нытье.

Голос ходил вокруг меня. Коснулся одежды.

– Опять изменилась. Никак ты не определишься, что тебе нравится. В том году были платья с кринолином. А годом ранее ты вела зал в спортивках.

– Сейчас там вообще разброд и шатание, – я улыбнулась.

Голос что-то проворчал.

– Ты знаешь, что надо сделать, – опять он за свое.

– Я. Ничего. Не. Знаю!

Каждое слово я выдыхала в морозный воздух с усилием, словно оно могло мне помочь заглушить огонек сомнения, который зародился после слов голоса.

– Ты знаешь, кто я?

Я замешкалась. Знакомый, очень знакомый голос, но мысль никак не давалась.

– Ладно, – голос мягко окутал меня. – Почему пары идут по кругу?

– По Колесу, – поправила я и задохнулась.

Я не хотела это вспоминать!

Снег мягко ложился на покатые крыши, укутывал заснувшие сады. Дорожки светились белым.

Мороза ждали больше всего. Верили, что, если перед самой главной ночью ударит мороз и продержится несколько дней, значит потом все будет хорошо. Дома готовили к этому испытанию каждый год: утепляли окна, ставили заслонки к каминам, чтобы пламя не лезло в комнаты. Когда приходил мороз, тогда и оживал огонь. Он особо громко ругался на дрова, плескался так, будто это вовсе не пламя, а вода, которую пустили с горы по порогам.

В ту самую ночь огонь обычно превращался в ревущее чудовище и рвался из труб. А потом резко затухал. Оставался один дом, в котором тлел уголек. Каждый раз разный. И обитателям дома надо было тот уголек пронести по всем соседям и вернуть домой. И сделать это так, чтобы ветер не затушил легкое пламя. И ночь не перевалила за полночь. Если не успеть, если дать огню потухнуть, то солнце больше не встанет. И мир покроет белое. Мороз никогда не отпустит сады, сломается Колесо.

Я столько раз слышала эту историю от деда, что считала ее сказкой. И каково же было мое удивление, когда к нам принесли огонь и разожгли пламя в потухшем камине. Маленьких детей обычно не пускали в комнату, когда бушевало пламя. Только после двенадцати можно было прикоснуться к этой тайне. Я все ждала, когда уголек останется только у нас. Но за десять лет этого не случилось. У соседей уголек оставался несколько раз, иногда даже несколько лет подряд. Я все спрашивала у деда, почему так.

– Потому что у нас еще не вырос достойный, – отвечал дед.

Я надувалась от гордости, точно зная, что «достойным» дед считал именно меня. И я ждала, когда вырасту настолько, что пламя решит выбрать наш дом. Примерно посчитала, сколько лет обычно тем, кто приносил огонь нам, – от двадцати до пятидесяти. Это меня, конечно, расстраивало: вдруг уголек останется у нас, когда мне будет уже за полвека. И вообще, не я его понесу, а моя сестра. Эта мелкая уже давно знала, что все сказки у нас – правда. И когда стоит ждать ревущее пламя тоже. В один год ее даже еле вытащили из комнаты. Никто так и не понял, как ребенок пробрался к закрытому камину.

В двадцать я еще ждала уголек, в двадцать пять мне надоели эти байки и ежегодные незваные гости, которых надо кормить.

Зато сестра уже находилась с нами в эти ночи и старалась обаять каждого гостя. Дед ее постоянно останавливал.

– Наверное, у нас никогда не будет этого уголька, – сказала я, глядя на пламя после того, как все ушли.

– Ты так этого ждешь, вот оно и не случается, – заметила сестра.

– А ты нет? – не поверю, что главная фанатка этих сказок не ждала заветную ночь и заветный уголек чуть ли не каждую минуту.

– Я не расстраиваюсь, когда он оказывается не у нас, – ответила сестра. – Какая разница, у кого он будет, если от правильно выполненного ритуала зависит то, встанет ли солнце.

Я покачала головой. Не верю.

Не бывает такого, что от одного уголька может сломаться обычное природное явление.