Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова

— Короче, я спать в третий блок, меня не кантовать! — скомандовал Бухарин, скатал матрас и действительно отправился в третий блок, который тогда стоял законсервированный на случай гражданской войны.

Ну и что тут будешь делать? Ладно, не боги горшки обжигают.

Я позвал в ассистенты, как мне и было предложено, Сашку Козельцева, одного из наших медбратьев, он тут уже целых полтора года отработал после армии, но трахеостому сам еще делать не умел и на мое предложение с необычайным энтузиазмом согласился. Мы прикатили лампу, тазики поставили, намылись, облачились в стерильные халаты, надели перчатки и начали.

А я, с понтом главный, еще и командовал медсестре из нашей бригады, какой внутривенный наркоз давать. Все, кстати, очень грамотно, я спустя много лет, когда этот случай вспоминал, ни одной особой промашки не заметил.

Перед первым кожным надрезом я на секунду зажмурился, вдохнул поглубже и приступил!

Я резал, Сашка растягивал рану крючками, все шло как надо, кровило не сильно, глаза боятся, руки делают, мы быстро выделили трахею, я еще специально пальцем пару раз проверил, что это именно трахея, а то напугал меня Бухарин пищеводом. Потом по всей науке окошко в трахее выкроил, трубку вставил да к аппарату подключил. И мы уже почти закончили, как вдруг с эстакады раздался звонок, и Козельцев — а он в то дежурство был на приеме с улицы — заорал, чтобы я зашивал без него, и пулей умчался принимать скорую.

И тут мне ясно вспомнилось, что зашивать-то я и не умею. Совсем. Как-то не доводилось раньше.

Тогда я выскочил в коридор, пинком распахнул дверь в третий блок, подлетел к койке, на которой храпел Бухарин, и врезал по ней ногой. Подскочивший Бухарин спросонья не понял, кто такой над ним стоит в зеленом халате, с маской на лице, да еще с высоко поднятыми руками в окровавленных перчатках. Он даже заорал. Но я спокойно ему сказал:

— Юрий Георгиевич, это Моторов, мы наложили трахеостому, только я не знаю, как зашить рану, а Сашка от меня убежал! Зашейте, пожалуйста, а то действие наркоза вот-вот закончится!

Бухарин помотал головой, нашарил шлепанцы, в блоке смочил руки спиртом, в две секунды наложил швы и снова завалился спать. Он был виртуозом.

Наутро, во время большого обхода, ректор Первого меда, академик Петров, подойдя к койке, на которой лежала эта больная, произнес в полной тишине:

— Надеюсь, вы все в курсе, что эта больная — сестра министра здравоохранения Армении? Мне по ее поводу дважды звонили из ЦК КПСС. Так что, сами понимаете…

Тут академик оглянулся на свою внушительную свиту и многозначительно поднял палец.

Бухарин встретился со мной взглядом и тайком показал кулак. Через пару лет он защитился и ушел в другую больницу на повышение. Мне его сильно не хватало.

Сейчас, когда я рассказываю молодым, что свою первую операцию я провел, будучи восемнадцатилетним, и сделал я ее по приказу начальника сестре министра здравоохранения Армении, все начинают ржать, думая, что это один из моих розыгрышей.

А все это, между прочим, чистая правда.

А к чему я это все рассказывал? Опять меня в сторону увело. Я же про Витю Волохова хотел рассказать, как он в отделении появился.

Точно, когда Волохов появился, я уже немного адаптировался и в новом коллективе, и в новой обстановке.

В тот день я работал во втором блоке, заряжал капельницу, когда туда забежала Оля Николашина, самая эксцентричная медсестра из новеньких, похожая как две капли воды на молодую Маргариту Терехову, и, по своему обыкновению, принялась возмущенно голосить:

— Моторов, ты видел нового доктора? Сейчас в первом блоке пробует подключичку вставить. Не видел, так сходи, полюбуйся, он уже полчаса ковыряется. Говорят, до нас в дурдоме работал, очень похоже, во всяком случае по виду — полный псих!

В этот момент у нас в блоке проходил профессорский обход, народу, как обычно, яблоку некуда упасть, но такую, как Оля Николашина, это никогда не смущало.

Когда на нее стали оглядываться, она возмущенно фыркнула, уперев руку в бедро, и пошла на выход, всем своим видом демонстрируя негодование.

Не успел я подумать насчет нового доктора из дурдома, как он сам появился, и не один, а в сопровождении старшего ординатора Юрия Яковлевича. Профессорский обход уже закончился. «И правда, — думаю, — Николашина, хоть и истеричка, а доктор-то явно с приветом».

Он вошел весь почему-то перемазанный зеленкой, во всяком случае, руки были заляпаны до локтя и халат спереди уделан.

Юрий Яковлевич принялся ему рассказывать про устройство блока, про больных, про аппаратуру. За все это время новый доктор в зеленке не произнес ни слова, а лишь кивал. Все понятно, он еще и разговаривать не умеет. На вид ему было лет тридцать пять, хотя со своей залысиной он относился к тому типу людей, что выглядят старше своих лет. Когда он вместе с Юрием Яковлевичем пошел на другую половину блока, я обратил внимание, что на ногах у него обычные больничные тапочки без задников, а сам он босиком, без носков.

Ну что возьмешь с ненормального.