Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова

Москва, июнь 2021

Нострадамус

Есть люди — не такие, как все. На них смотрят с восторгом, им пытаются подражать, на них равняются. В каждом большом коллективе обязательно найдется тот, к кому прикованы восхищенные взоры, кто всегда на высоте, о ком впоследствии слагают легенды. Некоторых таких, особо выдающихся, встреченных мною за жизнь, я помню до сих пор. В пионерлагере «Орленок» мальчик по имени Саша Волков потрясающе играл на трубе марш из оперы «Аида». В спортлагере «Юный торпедовец» чемпион Москвы по классической борьбе Петя Клюев запросто подтягивался тридцать раз на турнике. А мой однокашник по медицинскому училищу Сережа Вдовиченков сожительствовал с преподавателем по гигиене Аллой Сигизмундовной.

Что касается меня, то никакими особенными качествами я не обладал, сколько я помню, меня ни разу не ставили в пример, да и хвалили нечасто. Но однажды, много лет назад, я столкнулся по отношению к своей персоне с неподдельным и искренним восхищением, чтобы не сказать преклонением. И длилось это ни много ни мало целые сутки. Но обо всем по порядку.

Учась на дневном в Первом меде, я умудрялся дежурить ночами и сутками в той самой реанимации, где работал пять лет до поступления, что конечно же было не самым разумным решением, но на стипендию, имея семью, особо не разгуляешься.

Однажды, после окончания третьего курса, вернувшись из отпуска, я обнаружил, что мне влепили дежурство тридцать первого августа. Мало того что первого сентября мне придется ползти в институт не спавши, не евши, так еще, чтобы успеть к девяти, нужно умудриться сбежать до утренней конференции, а в реанимации с этим всегда было сложно. Ладно, разберемся.

Но не успел я зайти в раздевалку, как мне тут же ехидно сообщили:

— Ой, а ты сегодня с мальчиком!

С каким еще мальчиком? Давным-давно все медбратья отсюда сбежали. Дураков работать без сна, без отдыха, да еще за копейки с каждым годом становилось все меньше.

— Да! С мальчиком! С новеньким! — радостно подтвердили мне. — Со студентом! Он в сестринской сидит, тебя дожидается!

Вот это была настоящая подлянка!

Медсестры и медбратья в реанимационном блоке работали парой. Тут и вдвоем работы было выше крыши. Но когда один из двоих новенький, это даже хуже, чем работать в одиночку. Потому как новенький ничего не знает, не умеет, не понимает, что происходит с больными, и так далее. Обучая новенького, чтобы он все запомнил, сам начинаешь работать вдвое, если не втрое медленнее, новенький не знает, где лежат инструменты, лекарства, поэтому в экстренной ситуации мало того что от него пользы никакой, так он еще и путается под ногами. За новеньким нужно смотреть в оба, чтоб он чего-нибудь не учудил, по десять раз перепроверять, что он колет, в какой дозе, и все в таком роде.

Вот почему большинство медсестер из старослужащих первое время заставляют новеньких лишь бесконечно драить пол. Мне это всегда казалось неразумным, когда-то учить ведь все равно придется.

Но самый отвратительный вид новенького — это студент. Студент рассматривает работу как приработок к стипендии, как халтуру. Студент ненадежен, он в любой момент может уволиться. Студент высокомерен, считает себя почти доктором. Студент утром удирает на учебу, оставляя тебя одного сдавать смену и отчитываться на конференции.

Но студент-парень — это вообще зло в чистом виде. Он и пол толком мыть никогда не научится. Я это знал лучше всех, сам был таким.

В сестринской на диване сидел крепкий мордатый малый и покуривал. Я уже успел принять смену в блоке, справедливо решив, что проку от этого новенького не будет. Он показался мне смутно знакомым, даже не внешне, а каким-то общим своим обликом. Хотя это мне наверняка почудилось.

— Ты сегодня со мной в паре? — спросил я с порога и, не дожидаясь ответа, скомандовал: — Что сидишь, пошли работать!

Тот живо поднялся и отправился следом за мной.

— Тебя как зовут? Дима? А меня Леша.

Коридор у нас был длинный, а пол в нем выложен мрамором. Это еще к Олимпиаде так постарались.

— Мне сказали, ты студент? — оглянувшись, спросил я. — Где учишься?

— В Первом меде! — гордо ответил тот.

— И я в Первом меде! — сообщил я, чтоб он не очень-то задавался. — А на каком курсе?

— На четвертом!

— Надо же, и я на четвертом!

Наш институт был таким огромным, что можно было учиться с человеком на одном курсе и ни разу с ним не пересечься, особенно если обучаться на разных факультетах или потоках. И опять, как только он заговорил, мне почудилось, будто я когда-то его уже слышал. Теперь, помимо облика, мне показалась знакомой его манера по-особому, немного по-блатному растягивать слова, так иногда изображают урок.

— А на каком ты факультете? — продолжал я допытываться, когда мы уже вошли в блок.

— На втором лечфаке!

— И я на втором лечфаке!