– Через
Лин учил их отличать течение времени от восприятия настоящего, научил отделяться от текущего, чтобы вычленить из вечности временной отрезок. Но он был намного искуснее своих учеников. Лин мог разбить один взмах крыла мухи на тысячу дискретных отрезков или охватить тысячелетие как один миг жизненного опыта. Его умение дробить на части время и пространство не ограничивалось ни его метаболизмом, ни молярными размерами.
Лин начал тщательно прощупывать мозг Бринкли, как будто искал потерянную драгоценность в куче мусора. Он осязал структуру памяти своего противника и обозрел его жизнь как единую картину. С изумлением Джоан заметила, как всегдашняя улыбка мастера сменилась гримасой отвращения. Лин оставил свой разум открытым для наблюдения. Джоан с любопытством заглянула в него, затем отключилась. Если в мире действительно так много злобных духом, то она предпочитает встречаться с ними по одному, а не со всеми одновременно.
Тело мастера Лина тоже присоединилось к ним, незаметно перейдя в свою проекцию.
Хаксли, Хоу, Моултон и Бирс с напряженным вниманием следили за тонкой работой китайца. Лицо Хоу было бесстрастно; Моултон, напротив, выразительно морщил свое мягкое, немного старушечье лицо, неодобрительно цокая языком при виде столь беспредельной подлости. Бирс более обычного походил на Марка Твена, обуреваемого беспощадной, разрушительной яростью.
Мастер Лин поднял голову.
– Да-да, – произнес Моултон, – видимо, нужно действовать, Эфраим.
– У нас нет выбора, – заявил Хаксли, не сознавая даже, что нарушает этикет. – Быть может, вы дадите каждому задание, Старейший?
Хоу пристально посмотрел на него:
– Нет, Филип. Нет. Продолжайте. Работайте!
Хаксли на мгновение удивленно застыл, но потом понял намек:
– Вы поможете мне, мастер Лин. Бен!
– Готов!
Они объединили сознания и попросили Лина показать им противника и все необходимые данные.
–
Бен исчез, оставив после себя лишь порыв ветра.
–
Моултон также улетел.
Хаксли давал задания, и братья улетали, по одному или парами, чтобы выполнить то, что на них возложено. Никто не спорил. Многие знали задолго до Хаксли, что день начала действий обязательно наступит, и только ждали, спокойно занимаясь текущими делами, чтобы семя созрело ко времени.
В особняке на Лонг-Айленде, в звуконепроницаемом, надежно запертом и охраняемом кабинете без окон, но богато обставленном мебелью, собралось пятеро сообщников – трое мужчин, женщина и нечто в кресле-каталке. Нечто в кресле с чудовищной яростью смотрело на четверых своих собеседников, смотрело без глаз, ибо бледный лоб его гладко переходил прямо в щеки.
Халат, небрежно накинутый на кресло, не скрывал того, что у существа не было ног.
Оно ухватилось за подлокотники.
– Я что,
Последнее слово прозвучало совсем ласково.
Артурсон заерзал на стуле.
– Я обследовал его разум. Законопроект был совсем безобидным. Он шел в обмен на сделку о долине Миссури, я же вам говорил.
– Значит, вы уверены, что обследовали его разум? Ха, да он устроил вам специальную экскурсию по своим мозгам, болван вы этакий! Законопроект о
– Ну откуда мне было знать? Я думал, может, лагерь на горе будет раздражать их… ну, тех, вы понимаете, о ком я говорю.
– Безмозглый идиот. Однажды я решу, что ты мне совсем не нужен… – Существо не стало ждать, пока его собеседник осознает угрозу, и продолжило: – Ладно, хватит об этом. Нужно действовать, чтобы исправить положение.
– Да, – отозвалась женщина.
– Ваши проповеди должны набрать обороты!
– Я сделала все, что в моих силах.
– Этого мало. Мне нужна волна религиозной истерии, которая смоет к чертовой матери Билль о правах
– Но это невозможно!
– Заткнитесь. Все возможно. На этой неделе в ваш храм поступят пожертвования, и вы используете их на широковещательные телепрограммы. А в нужный момент найдете нового мессию.
– Кого?
– Брата Артемиса.
– Это ничтожество из Кукурузного пояса? А меня, значит, побоку?