Шестьдесят смертей в минуту

Радченко хмыкнул. Если Садыков и Джейн ехали к недостроенной фабрике по выделке кожи, то c самого начала они взяли неверное направление. Следовало выезжать через контрольно-пропускной пункт, что в другом конце города. И гражданин Садыков, проживший здесь значительную часть жизни, не мог этого не знать. Выходит, он нарочно путает Джейн или… Не хотелось думать о самом плохом, но ничего другого просто в голову не приходило.

В сумерках Радченко остановил машину у военного поста на выезде из города и предъявил документы офицеру. Тот долго листал паспорт и мусолил справку комендатуры, согласно которой предъявитель сего документа может следовать через военные посты, не подвергаясь досмотру транспорта и личному обыску.

– Значит, ты Сулейменов? – Офицер вгляделся в лицо водителя. – Таджик?

– На одну четверть, по отцовской линии, – отчеканил Радченко. – Мать русская.

– Ветеринарный врач?

– Так точно, – кивнул Радченко.

– Ветеринарный врач по отцовской линии? На одну четверть? – пошутил офицер и хохотнул. – Видно, у тебя хорошие связи в комендатуре, раз выправили такую грамоту – ну, что обыскивать тебя нельзя. Проезжай, ветеринар.

Военный пост исчез за облаком пыли, и Радченко подумал, что путешествие предстоит не самое дальнее. Если ехать короткой дорогой, он окажется на месте, у недостроенной фабрики, к вечеру завтрашнего дня. Через полчаса он свернул с асфальта на грунтовку, около девяти вечера, когда сумерки сделались гуще, вылез из машины, осмотрелся и в свете фар не увидел дороги, самым загадочным образом куда-то пропавшей.

Дима развернул машину и погнал ее в обратном направлении. Он долго рыскал по степи, но дорогу словно черти съели.

Глава 12

Под утро пропавшую дорогу он все-таки нашел. Грунтовка с глубокими колеями петляла вдоль равнины, поднималась на холм и спускалась вниз, на такую же равнину, плоскую и пыльную.

В девять утра навстречу попался грузовик, в кузове которого тряслись два железных контейнера. Дима выскочил из машины и замахал руками. Грузовик остановился, из кабины выбрался узбек в промасленной брезентовой куртке. Он сказал, что его зовут Ибрагим, и говорит он, к сожалению, хуже, чем водит машину.

Разговор проходил на странной смеси русского и таджикского языков, дополненной жестами. Радченко показал Ибрагиму атлас автомобильных дорог десятилетней давности, купленный на душанбинском рынке в ряду, где торговали орехами, и старался втолковать, что ему нужен небольшой поселок Измес, рядом с которым начали строить фабрику по выделке кожи. Ибрагим, кажется, ничего не понимал в атласах и картах и никогда не слышал об Измесе. Однако сказал, что ближайший отсюда поселок Устунчак всего в двадцати километрах, если по прямой. По дороге выйдет дальше, но зато с пути не собьешься. Грунтовка проходит всю равнину наискосок, поднимается вверх, а затем начинает спускаться. Ибрагим задрал руку выше головы, потом опустил ладонь до колена, поклонился и уехал.

Температура поднялась до сорока, ветер совсем стих. Грунтовка взбиралась на холмы и спускалась вниз, потом пошла вдоль русла высохшей реки. Из знойного марева выплыли приземистые дома поселка с плоскими крышами.

Через узкую улицу Радченко выехал на площадь, остановился возле глиняного домика. Над дверью повесили лист жести, на котором по трафарету вывели слово «Почта» на русском и таджикском языке. А на дверях огромный замок и объявление, нацарапанное на куске бумаги: «Почта не работает». Бумага пожелтела, буквы выцвели.

Площадь оказалась почти пустой, только возле магазина топтались две женщины в длинных платьях, на головах темные платки с кистями. По соседству с магазином темнела витрина, на стекле которой были нарисованы ножницы и расческа и что-то написано по-таджикски. Радченко подумал, что в стрижке он не нуждается, а вот побриться и смыть с лица въевшуюся пыль можно. А в магазине он закупит воды и чего-нибудь перекусить.

В парикмахерской, которая делила помещение со скобяной лавкой, скучал молодой человек по имени Эльдар. Сегодня, впрочем, как и все предыдущие дни и недели, работы почти не было.

Когда бритый наголо мужчина вошел в душное помещение и о чем-то попросил, Эльдар не сразу понял, что чужаку нужно. Только когда тот поскреб пальцем подбородок, стало понятно, что делать дальше. Эльдар усадил приезжего на табурет, поставил на тумбочку круглое зеркальце, намазал щеки пеной и раскрыл опасную бритву. Через несколько минут работа была сделана, Эльдар лишь в двух местах слегка порезал кожу незнакомца, но тут же протер порезы тряпочкой, которую обмакнул в денатурат.

Дима достал мелкую купюру, подумав, что за такое, с позволения сказать, бритье, с глубокими порезами, не мешало бы по морде добавить и, злой на себя и парикмахера, вышел.

Под вечер Людмилу Зенчук выдернули из камеры изолятора временного содержания на Петровке, заковали в наручники и обыскали. Длинным коридором провели к следственному кабинету, приказали сесть на табурет возле стола и ждать следователя.