– Простите за краткость, – произнес Атлас. – Вам как группе предстоит к концу месяца выбрать, кого из однокашников следует элиминировать. Детали же пока обсуждать еще рано.
– Вот как? – нахмурившись, спросила Либби. – А впечатление такое, что…
– Общество неспроста улаживает дела определенным образом, – перебил Атлас. – Пока это может смущать, но я не позволю спешке перевесить важность принятой нами методики. Боюсь, эффективность организации – это лишь одна из многих наших забот.
Ясно было, что больше никаких ответов Либби не получит. Не менее ясно читалось ее недовольство неведением.
– О. – Она скрестила руки на груди и обратилась к Далтону: – Прошу прощения.
Далтон без особого энтузиазма вернулся к лекции, и остаток дня все шло по накатанной.
Впрочем, для Рэйны тот день отметился монументальным достижением. Теперь она точно знала: в потемках блуждает одна только Либби. А значит, если остальные знакомы с условиями посвящения и до сих пор не покинули класс, они втайне пришли к тому же заключению, что и Рэйна.
Все они готовились убить – и неважно кого. Пять стрел были не только смертельно остры, но и наложены на тетиву.
Губы Рэйны коротко дернулись в улыбке. Предчувствие.
Тристан
– Возможно, нам стоит убить Роудс, – сказал за завтраком Каллум, и Тристан, перестав жевать, с трудом проглотил кусок тоста.
Каллум скосил на него взгляд и слегка пожал плечами.
– Это же практично, – добавил он. – Они с Вароной – пара одинаковых, не так ли? Зачем держать обоих?
Каллум уже не первый раз поднимал эту тему, но Тристан, как и прежде, отвечать не спешил.
– Почему тогда не убить Нико?
– Можно и его, наверное. – Каллум взял чашку с кофе и отпил немного. – Я бы на это пошел.
Поставив чашечку на стол, он взглянул на отложенный в сторону Тристаном тост.
– Все хорошо?
Тристан поморщился.
– Мы с тобой обсуждаем, кого из нас убить, Каллум. Как мне тут спокойно есть?
– Неужели? Ты ведь еще здесь, а значит, должен и дальше вести себя именно так, будто все путем.
– И все же… – У Тристан болело в животе. Или в груди. Его тошнило, и он чувствовал себя разбитым. Не это ли имел в виду Далтон, говоря о том, что человеку придется сломаться? Возможно, их как-то резали и, удалив мораль, сшивали заново, делали их неполноценными. Возможно, к концу его прежние убеждения превратятся в рудимент вроде хвоста. Небольшой шишечки в основании мировоззренческого позвоночника.
Поразительно, как легко ему в голову пришла эта мысль. Разве не должен он был отказаться, отпрянуть, убежать? Нет, она угнездилась в голове и с каждым днем становилась все более очевидной. Разумеется, кто-то должен погибнуть. Могущественная магия требовала источника энергии, а жертва по своей природе давала такую огромную силу.
Так, по крайней мере, думал сам Тристан. Где-нибудь, на каком-нибудь уровне повыше его подобные мелочи вроде человеческих жизней или благосостояния роли не играли; и такую цену платили, почти не задумываясь, в интересах продуктивности, во имя всеобщего блага.
Мысли и молитвы.
– Может, оно не работает, если ничего не чувствуешь? – пробормотал Тристан, и Каллум резко поднял на него взгляд.
– Что?
– Да я о том…
Кстати, о чем он? Это же Каллум, в конце-то концов.
– Забей.
– Когда-то ты в меня верил. – Каллум крепче сжал в руке чашку. – Теперь – все?
– Ну, просто…
– Я так выживаю, – сказал Каллум погрубевшим тоном. Видимо, ощутил себя преданным. И Тристан вздрогнул, припомнив его слова: «Убитого доверия уже не воскресить». – Я думал, ты это уже понял.
– Я и понимал. Понимаю, – поправился Тристан. – Просто ты говоришь так…
– Как? Бесчувственно? Холодно, безразлично, двояко? – Пауза. – Или зло? Так ты хотел сказать?
Молчание.
Каллум повернулся и посмотрел на Тристана в ожидании, но тот не поднял головы.
– Ты не понял, да?
Тристан молчал.
– Мы такие не потому, что у нас чего-то нет, а благодаря тому, чтó мы имеем, – сказал Каллум, нетерпеливо вскинувшись. – Кем стала бы Париса, не прочти она мысли брата? А Рэйна – если бы из нее с самого рождения не сосали энергию?
– Каллум, – выдавил Тристан, – я только хотел…
– Что? Демонизировать меня? В конце все мы сделаем один и тот же выбор, Тристан. А вообще, мы уже его сделали. – Каллум плотно сжал губы, не то от злобы, не то от боли. – В конце концов мы с тобой решим кого-то убить. Уменьшит ли твою вину то, что ты сумел заглянуть глубже?
Тристан уже смутно подумывал поспорить с Каллумом: «Речь ведь о совести, о человеке, а твоя решимость – она как у робота, как у машины. Я не смогу жить по-старому, я бы не смог стать подделкой себя самого, у меня в груди сердце бьется, а твое – где оно?»
Но он промолчал.
– Ты здесь, – сказал Каллум, – потому не меньше моего жаждешь получить нечто. Сил у, понимание… Не суть. Может быть, ты хочешь знаний, а может, и нет. Или ты думаешь покинуть Общество и в тот же миг захватить компанию Джеймса Уэссекса. Или ты его обанкротишь, а дочурку погубишь. Может, такой будет твоя месть, ответочка, признаешься ты самому себе или нет.
Тристан с трудом сглотнул.