Шестерка Атласа

– Антиудача, – повторил Далтон. – Сглаз – это, разумеется, наиболее прямая форма. Намеренно вызванная у жертвы неудача. Остальные два…

– Порча – это смущение, запутывание, – сказала Либби. – А проклятие – намеренное причинение вреда?

Вечно она, даже будучи уверенной в собственной правоте, строила предложения в форме вопросов. Видимо, чтобы не показаться агрессивной. Как будто кого-то здесь можно запугать знанием материала первого курса.

– С научной точки зрения, да, – подтвердил Далтон. – Но в интересах Общества нас занимают не столько результаты подобной магии, сколько ее устройство. Какие проклятия оказались наиболее эффективными и почему. Главным образом, – сказал он, и его внимание, как это часто случалось, сместилось в сторону Парисы, – как нарушение удачи может уничтожить человека, сбивая его с истинного – или, скорее, отсутствующего – пути.

Он на мгновение заглянул в темные глаза Парисы. Прочистил горло.

– Природа – это хаос, а магия – порядок, однако между ними существует определенная связь. Родство, – продолжал Далтон, – это естественный носитель механизмов антиудачи, генетической непрерывности. Проклятия зачастую передаются из поколения в поколение, преследуя потомков рода. Подобный вид магии не так прост, как может показаться; любое заклинание, вызывающее столь долгосрочные последствия, потребует от наложившего его определенной степени жертвенности или потери.

– Почему? – спросила Рэйна. Высказывалась она редко, но метко.

Растения рядом с ней радостно зашевелились, побуждая говорить дальше.

«Мама, мама, твой голос так приятно слышать! Услади наш слух!»

Рэйна раздраженно закинула ногу на ногу.

– Почему? – эхом отозвался Далтон. Вид у него снова стал такой, будто ему хотелось остаться наедине со своими мыслями. – Причина в том, что, пусть магия и природа имеют разные формы, они нераздельны. Магия имеет аспекты природы, а природа – аспекты магии, и попытка оторвать одно от другого обернется извращением обеих сторон. Это дезинтеграция самого натурализма. Прóклятый нарушает баланс вещей, искажает вселенную вокруг себя. Магия удачи – это тоже извращение; и чтобы какое-то извращение продержалось, тот, кто его вызывает, должен согласиться в определенном смысле, что некий осколок, кусочек его самого будет непоправимо сломан, в расплату за нарушение баланса.

– Я не спрашиваю, почему это необходимо, – прямо сказала Рэйна. – Я хочу знать, почему это работает.

Далтон посмотрел на нее пристально, с прищуром.

– Жертва имеет собственную магическую силу, – сказал он. – Само решение предпринять что-либо – это уже перемена, разрыв естественного порядка мира. Изменится ли ход событий в пользу колдующего вне зависимости от вмешательства? Да, конечно, при условии, что любой исход, по идее, возможен, – занудно пробубнил Далтон. – Однако сосредоточиться на каком-то одном исходе – значит вызвать необходимое смещение, длительное и необратимое. Мы изучаем сферу последствий, понимая, что принять решение, взвесить его и признать последствия – значит насильно привнести какие-то ощутимые перемены в мировой порядок. Такая магия работает столь же верно, как и любая другая.

– Вы что, намекае те, будто магия – это некий вид спиритуализма? – спросила Рэйна.

«Мама говорит правду! Мама верно говорит! Она сама правда!»

– Иногда, – хмуро продолжала Рэйна, – ты воспринимаешь магию как бога, энергию, а иногда как жизнь. Когда надо, это некие антинаучные флюиды, но мы ведь уже знаем, что ее поведение предсказуемо, а значит, подлежит намеренным изменениям.

Далтон молча ждал, когда она перейдет к сути, и Рэйна продолжила:

– Вы говори те так, будто магия – это самостоятельная сущность, но у нее нет свободы выбора. Никакие исследования не доказали, что магия выбирает, как отметить намерения колдующего. Она просто работает или не работает, в зависимости от способностей мага.

Далтон подумал над ее словами.

– Хотите сказать, у магии нет сознания?

Рэйна кивнула, а сидевшая рядом Париса слегка задумалась.

– Магия не бог, – согласился Далтон, – это инструмент. Однако она скрытно отвечает на различия в намерениях того, кто ею пользуется, даже на малейшие. Это не очень отличается от теории общей относительности, – сказал он. – Намерение не в силах изменить фундамент науки или магии в целом, но наблюдения показывают, что результаты разнятся в зависимости от употребления.

– То есть поразит стрела мишень или нет, зависит как от мастерства лучника, так и от определяемых законов энергии? – уточнила Либби. – Вы это имеете в виду?

– И да и нет, – ответил Далтон. – Это не такое уж и простое уравнение. Правила смертности определяются не одним ограничением и не двумя, а множеством. И когда речь идет о магии, то во внимание следует принимать не только лучника, – пояснил он, – но еще и стрелу. Бывают стрелы каменные, бывают стальные, а бывают бумажные. Если стрела слаба, то тут уж никакие навыки не помогут.