Шестерка Атласа

– Самоуничижение – пустая трата сил, – сказала Париса, как будто ей уже наскучила перспектива слушать его мысли. – Ты либо веришь, что достоин, либо нет – вот и вся сказочка. Если нет, – добавила она, открывая дверь к себе в комнату, – то вчера я, видимо, ошиблась, составив о тебе высокое мнение. Разочаровываться было бы жаль.

Тристан закатил глаза.

– Так значит, я хорош, а? В этом проблема?

– Проблема в том, что мне не нужна твоя привязанность, – ответила Париса. – Нельзя просто так взять и заменить одну требовательную женщину другой, но что еще важнее, у меня нет времени на твои заморочки с папулей.

– Ну, не надо меня так уж откровенно по стенке размазывать, – протянул Тристан.

– О, я вовсе тебя не размазываю. Не сомневаюсь, мы с тобой еще повеселимся, просто не две ночи кряду, – пожала плечами Париса. – Это создает совершенно неверный посыл.

– А именно?

– Будто я не уничтожу тебя, если выпадет шанс, – сказала она и, скользнув к себе в комнату, закрылась.

Зашибись, подумал Тристан. Парисе каким-то образом даже в такие моменты удавалось оставаться прекрасной, будучи при этом первостатейной стервой, и это сбивало с толку. Еще она была куда прекрасней Иден, а это многое говорило о ее красоте… и стервозности.

У Тристана был потрясающий талант выбирать женщин, ставивших на первое место себя любимую. Он, как натасканная поисковая собака, вечно находил именно ту, которая убьет его чувство собственного достоинства. Он вроде и жалел, что его тянет на таких наглых и заносчивых, но амбиции – это ведь так мило, да и Париса сама по себе очаровательна. Возможно, она даже была права, говоря о заморочках с папулей.

Быть может, Тристан просто хотел, чтобы им пользовались, поскольку всю жизнь ему вдалбливали в голову, будто он бесполезен.

Часть IV. Пространство

Либби

– Ну, – сказал Эзра. – И как оно?

– О, ну так, – ответила Либби. – Нормально.

– …Нормально? – Эзра насмешливо и одновременно недоверчиво застонал в трубку, а Либби представила, как он там закатывает глаза. – Ладно тебе, Либс. Ты уже месяц почти ничего о работе не говоришь, а я тут минут десять разглагольствую про луковые бейглы своего куратора. Могла быть хоть что-то рассказать.

М-да, отличненько. А ведь казалось, что Либби снова удалось съехать с темы и что, послушно выдержав рассказ о кураторе с его бейглами, она сумеет ненавязчиво так перейти к сексу по телефону, но… не прокатило. С другой стороны, она хотела этого, нуждалась в том, кто захочет выслушать все «ничего», которое можно рассказывать посторонним.

– Это стипендия, – повторила Либби, прикусывая щеку изнутри. – Мы тут… ну, это… учимся по ней. Почти все время читаем. Утром – и еще, бывает, после обеда – у нас лекции. Исследованиями занимаемся.

Ну вот, как бы все. Все, что позволено говорить. Скучно, зато, если повезет, Эзра не подкопается.

– И что исследуешь?

Не повезло.

– А, ну… это…

– Магия и наука всегда шли рука об руку, – сказал Атлас во введении к первой теме, спустя каких-то сорок восемь часов после инсценировки.

Дом и защитные чары полностью восстановили (а состояние его обитателей разнилось от замутненного взгляда до тошноты; только Каллум выглядел до того неправдоподобно свежо, что Либби подумала, не переборщил ли он с иллюзиями), и Атлас проводил класс в читальный зал, где и хранились архивы. Это было двухуровневое помещение, в центре которого расположилось несколько столов с одним-двумя стульями да небольшими лампами. Нижняя половина освещалась слабо, чтобы не портить литературу (видимо), зачастую очень хрупкую. Верхнюю же, напротив, опоясывали рельсовые светильники, тускло сиявшие с заставленного книжными стеллажами балкона. В дальнем конце комнаты на верхнем уровне выстроилась батарея труб для пневматической почты, прямо как в старину. По ним, объяснил позднее Атлас, доставляются рукописи из хранилищ.

Когда они только вошли, на них с балкона посмотрел мужчина средних лет, который, должно быть, заправлял манускрипты в трубу пневматической почты. Проводив взглядом кандидатов, он кивнул в знак приветствия Атласу.

Атлас в ответ сделал галантный жест.

– Bom dia[9], сеньор Оливейра, – поздоровался он, и Либби слегка опешила, опознав в незнакомом господине нынешнего председателя медитского министерства Бразилии.

– Как бы там ни было, – продолжал лекцию Атлас, – многое из того, что здесь хранится, не проводит черты между магией и наукой. Размежевание произошло в более поздних веках, особенно в эпоху, предшествовавшую Просвещению и последовавшую за протестантской Реформацией. Научное воззрение на древний мир, как, например, в работах Демокрита[10], которые у нас есть…

В этот момент Рэйна, которая обычно мысленно пребывала где-то далеко отсюда, встрепенулась. И неудивительно, ведь Демокрит написал десятки текстов по древней атомистике, и почти каждый в классической программе обучения значился как «утерянный».