Шестерка Атласа

Червоточина выводила из коридора на первом этаже западного крыла в кухню, и Нико, полностью в своем духе, теперь использовал ее на постоянной основе.

– Ну, можно понять, если это пока не так интересно, – сказал Эзра. – Когда ты на ранних стадиях исследований, многие науки могут показаться совсем бесполезными. Да и потом, наверное, тоже.

– Ты… совершенно прав, – нерешительно согласилась Либби, не желая, однако, признавать, что создание червоточины так уж бесполезно, ведь Нико постоянно прыгал в нее, возвращаясь потом с перекусом.

Насколько Либби знала, они первыми не то что доказали реальность червоточин, но и создали одну такую. Да, это пока крохотная попытка, едва достойная упоминания, но если в будущем появятся более крупные источники силы – скажем, где-то чисто случайно родится медит, у которого из пальцев будет бить энергия расщепленного атома, превосходящая возможности Нико и Либби раз эдак в миллион, – то кто-нибудь легко сумеет добиться того же эффекта с пространством, со временем… в пространстве-времени! И вообще, узнай об этом большие люди, они махом собрали бы толпу медитов и посодействовали магической космической программе. Либби даже хотела звонить в НАСА, но вспомнила: в конечном счете управлять проектом будет политик (неважно какой, неважно откуда), а то и вовсе толпа политиков, из которых кто-нибудь неизбежно менее сведущ или более злобен, чем остальные. И потом, говорил же им Атлас: знание в большинстве его форм лучше держать под спудом, пока не станет ясно, что подобные откровения не решат использовать во вред.

Даже если бы у Либби получилось успешно терраформировать Марс, не было гарантий, что это не повлечет за собой вторую глобальную эпоху империализма и неизбежную катастрофу. Лучше было им пока держать открытие в архивах.

– …с Вароной?

– Что? – спросила Либби, мысленно покорявшая иные планеты. – Прости, я просто…

– Я спрашивал, как там у тебя с Вароной, – повторил Эзра, только уже не насмешливо, а напряженно. О Нико он, похоже, вообще спокойно говорить не умел, и это было понятно. Либби сама ершилась при упоминании его имени. – Он не позволяет себе… ну, типа… быть собой?

– О, ну…

В этот самый момент с галереи донеслись нечленораздельные крики Нико, а значит, он, скорее всего, снова спарринговал с Рэйной. Это началось сразу же после инсценировки (как Атлас назвал событие, в ходе которого они все в первую же ночь едва не погибли), и теперь Нико и Рэйна занимались боевыми искусствами ежедневно.

Жизнь с Нико, маниакально соблюдавшим режим тренировок, казалась Либби странной: с одной стороны, он своим привычкам, которых нахватался еще в НУМИ (непонятные мании, случайные исчезновения, вечная нерасторопность), не изменял, а с другой, они проявились в новой, пугающей форме. Нико, например, и так не был фанатом рубашек, зато теперь уж больно часто налетал в коридорах на Либби и, голый по пояс, истекающий потом, пачкал ей блузки.

Признаться, то, как легко Нико сдружился с Рэйной (или как еще назвать их отношения?), поначалу тревожило. Либби невольно призналась себе, что ближе Нико у нее никого нет, а Рэйна с Либби дружить явно не собиралась. Остальные, наверно, тоже ее возненавидели (в случае с Каллумом, впрочем, это было взаимно), поэтому перспектива потерять Нико пугала. Либби в жизни не подумала бы о таком.

Свою наивность Либби тоже признавала, но все-таки представляла Общество некой академической утопией. Где же помощь друг другу, где общий интерес к учебе? Вот НУМИ ломился от единомышленников, и от Общества Либби ждала схожей, если не лучшей, формы сродства. Но сумела добиться лишь сносного подобия симпатии со стороны Парисы. От телепатии Либби старательно защищалась, однако Париса как-то неожиданно сообщила ей: «Опережая твой вопрос, Роудс, скажу: нет, это не личное. Будь у меня время заняться тобой, я бы, может, нашла тебя симпатичной, но мы ведь обе знаем, что ты во мне разочаруешься».

В общем, речи о дружбе и не шло.

Если честно, то, как крепко Нико и Рэйна сошлись на почве учиненного ими совместно насилия, возмущало. С одной стороны, Либби утратила Нико и автоматически становилась той, кого элиминируют в конце года, когда все сойдутся в неприязни к ней; с другой, он всю дорогу в универе ненавидел Либби, а тут взял да и сошелся с девчонкой, которая даже почти не говорила, только знай себе корчила презрительные мины.

– Сдуйся, Роудс, – посоветовал Нико.

К тому времени они выбрались исследовать территорию в пределах защитных чар; южный сад окружала милая ухоженная лужайка с рощей деревьев и розовыми кустами, у которых Нико и Рэйна и устроили первую импровизированную площадку для шуточного кулачного боя.

Где-то еще в первые недели Нико отвел Либби в сторонку; она притенила глаза ладонью от яркого летнего солнца, а он, щебеча что-то, обтирался полотенцем.

– Ты по-прежнему нужна мне, – заверил он ее, как всегда бойкий и напыщенный.

– О, славно, – сухо ответила Либби, – слава богу, я все еще тебе как-то полезна.