Шестнадцать способов защиты при осаде

Ну и плевать, вклинился противный внутренний голосок. Огуз, мой добрый друг, дал четкий приказ — пощадить меня в любом случае. Все, что нужно сделать, — поговорить с первым попавшимся вражеским офицером, объяснить, кто я такой. И быстрый шлюп благополучно унесет меня подальше от всей этой кутерьмы. Все ведь было предрешено, да? С самой первой встречи с Огузом. Где-то, говорят, существует чудаковатый культ, который предполагает, что царь богов послал своего старшего сына на землю, дабы тот умер за грехи людей. Сына арестовали как смутьяна, распяли на сколоченных крест-накрест досках, и он умер, а позже — воскрес из мертвых, вроде как что-то этим доказав, только не очень понимаю, что именно. Сдается мне, старший сын прекрасно знал, что воскреснет, — в отличие от своих врéменных собратьев-смертных; для него это была лишь фаза, этап, а для них — конец. Наверное, поэтому культ и не прижился — не увязывались в нем концы с концами. Не важно. Все кругом смертны, а меня эта чаша минует. В любом случае. Как бы ты ни извивался, приходит время, когда стоит понять, что ты проиграл.

— Лисимах, — позвал я.

— Лидер Орхан?

— Оставайся здесь, — сказал я ему. — Я категорически запрещаю тебе ступать на эту набережную, пока я жив. Останься здесь и организуй оборону.

Лисимах пристально глядел на меня. Он был почти что в агонии. По какой-то едва ли постижимой причине этот монстр любил меня — или те идеалы, что я, по его мнению, отстаивал.

— Пожалуйста, — сказал я.

В его глазах стояли слезы.

— Конечно, — сказал он. Повернувшись к нему спиной, я зашагал прочь.

Набережная пустовала. Все были наверху, силясь раскрутить лебедки. Ну и хорошо. Никто не увидит, как я подойду к вражеским солдатам, подниму руки над головой и прокричу — не трогайте меня, я Орхан, друг Огуза. Все решат, что я погиб в бою, в последнем порыве героической глупости, — так будет лучше. Да что они обо мне знают?! Может, я идиот, но не таких масштабов.

Стыдно ли мне? Да, немного. Хотя едва ли я виноват в провале — я сделал все, что мог, и этого почти хватило. В основном я просто чувствовал себя очень, очень уставшим.

На моих глазах корабли приближались, превращаясь из далеких миниатюр в до боли знакомые фигуры. Это были имперские военные суда — очевидно, Огузу посчастливилось захватить их вместе с армией и амуницией. Я пересчитал корабли, прикинул в уме количество солдат на один корабль. По меньшей мере десять тысяч солдат. Даже если бы каждый человек в Городе, способный носить оружие, не был занят спасая стену от беспощадной диверсии Огуза, шансов победить десять тысяч воинов, внезапно нагрянувших в доки, к свободному коридору в самое сердце Города, у нас не было. На воротах мы продержались бы час или около того; Лисимаху бы понравилось такое — герою да пасть в отчаянном бою и в зените славы, все в таком духе. Нико почти наверняка сражался бы с нами и отдал бы жизнь за честь своей благородной семьи — тем оправдавшись, искупив свои ошибки. Я бы хотел дать ему такую возможность, честь так много значит для него. Но теперь уж — к черту обоих. Если и есть в этой жизни правда, она такова — если ты слаб, победить тебе не дано; самое большее, на что тебя хватит, — чинить врагу мелкие пакости какое-то время.

Я стоял на причале и смотрел на заход кораблей, прокручивая в уме список людей, которых намеревался спасти любой ценой. Айхма, Труха. Артавасдус — если возьмется за протянутую руку. Арраск и Бронеллий — хотя обе Темы уж давно разонравились мне. И не следует забывать бедного Фаустина, который всегда делал все возможное, чтобы быть моим другом, хотя и мои, и его потуги в конечном счете не стоили и гроша. Никто другой не шел мне в голову. Наверное, я кого-то забыл, как всегда, и корил бы себя позже, когда этот кто-то был бы уже мертв. Что мне, конечно, следовало сделать, так это обзавестись вдумчиво составленным списком. Теперь уже слишком поздно. Ну что ж.

Первая шеренга судов — дюжина — миновала линию, где должна была протянуться цепь, если б нам свезло ее поднять. Даже если произойдет какое-то чудо и эта бронзовая хрень вылетит из воды разъяренным змием, солдат с этих двенадцати кораблей хватит, чтобы перебить всех в порту. Игра окончена — и да простит меня Бог, но у меня отлегло от сердца, едва я это понял.

Загрохотали якорные цепи. Ударились о воду первые лодки. Я устремил взгляд на самую ближнюю — которая причалит первой. Гребцы пока стояли ко мне спиной, а я репетировал свою речь. Пощадите меня, я Орхан, друг Огуза. Эти слова я повторял про себя вновь и вновь.

41

Вы, наверное, догадались, как много в этом повествовании ненадежных частей.