— Не так уж много они задумали, вот и ответ на твой вопрос, — сказал я. — Они что-то строят вон там, смотри, между той рощицей ясеней и старым гравийным карьером, но на пути стоят палатки, и я не могу разглядеть ничего, кроме деревьев. Вероятно, из Северной сторожки у ворот вид откроется получше.
— Это осадная башня, — сказал Стилико. — И чертовски большая. Я попросил одного из моих сержантов взглянуть.
Плохие новости — как кашель, который никак не пройдет.
— Мы-то знаем, как управляться с осадными башнями, верно? — спросил я.
Стилико кивнул в ответ.
— Я послал Зеленых заготавливать масло, — сказал он. — Было бы лучше, знай мы, к каким именно воротам они с этой башней пойдут.
— Не обязательно к воротам, — заметил я. — Как артиллерийские дела продвигаются?
— На удивление хорошо. Может, что-то появится уже послезавтра, если повезет.
Я сделал глубокий вдох. Вид со стены захватывал дух, будто глядишь на звездное небо, а оно держит мир в осаде.
— Стилико, ты башковитый парень. Есть ли что-то такое, что мы могли бы сделать в довесок — но еще не сделали?
Он не стал думать долго:
— Нет. Лично я бы строил не катапульты, а шлюпки. К этому времени мы смогли бы спасти тысячу душ на них. Но это лишь мое мнение.
Я кивнул:
— И какую именно тысячу? Кто туда входит?
— Вот поэтому, — улыбнулся Стилико, — я и рад, что не решаю такие вопросы.
— Знаешь, я обдумывал такой сценарий. Но тогда верховоды Тем не пришли бы к нам на помощь. Уж они-то понимали бы, что им на тех шлюпках места не будет. А без них мы бы и построить ничего не смогли.
— Верно. — Он отвернулся, разрывая зрительный контакт с врагом, будто нарушая известное правило — не делай этого, когда сталкиваешься лицом к лицу со львом или разъяренным быком. — Мы были изобретательны, находчивы и отважны, и мы не позволяли устаревшим или неуместным способам мышления встать на нашем пути. Очень жаль, что никто никогда не узнает, как хороши мы были.
Так что я принял решение. Мы разрушим эту их осадную башню.
Удивительно, но никто не накричал на меня и не сказал, что я, должно быть, сошел с ума, когда я объявил о задумке на вечернем собрании. Вместо этого последовало долгое молчание, а затем Артавасдус сказал:
— Ну, мы же должны хоть что-то предпринять.
— Наконец-то, — довольно хмыкнул Арраск, верховода Синих.
Нико издал смешной трубный звук носом, расшифровывающийся примерно как «я б хотел, чтобы ты был не прав, но ты правее некуда».
Похоже, единственным человеком за столом, который считал, что это действительно ужасная идея, был я сам.
— Хорошо. Итак, как мы это сделаем?
Я редко прошу внести идеи — потому что люди имеют тенденцию их вносить, сейчас же они сразу начали кричать, причем все одновременно. Нико выступал за лобовую атаку — он считал, что следовало разыграть элемент неожиданности и напасть тогда, когда никто не ждет. С ним согласился Арраск, и потому Лонгину от лица Зеленых пришлось встать поперек. Арраск назвал его трусом, Лонгин твердо заявил, что никто из его людей в авантюре участвовать не станет, и я уж на миг подумал, что все решилось без меня. Затем в этот их спор вклинился Артавасдус, и — хоть убейте, не понимаю я людей, любой неодушевленный предмет в сто раз логичнее и понятнее — в итоге все трое сказали, что да, я прав, надо сносить. И все снова уставились на меня.
В голове у меня было совершенно пусто. Никаких идей, ни единой зацепки. А потом я услышал собственный голос:
— Вот что мы будем делать.
13
Позволь, читатель, представить Элию Зенонис, широко известную как Труха.