Шестнадцать способов защиты при осаде

— Они-то точно не были твоими друзьями. Но какого черта. Я знаю, как ты не любишь, когда кто-то тебе подыгрывает. Так всегда и в детстве было, ты в ответ дуешься и ходишь целый день мрачнее тучки. Тебе подавай победу без оговорок — иначе какой в ней толк.

Совершенно верно. Конечно, я никогда ни в чем не побеждал Огуза, если только не жульничал. Что я и делал, когда мог. Я считаю, что победа есть победа. Жульничество — это всего лишь один из многих способов одержать верх.

— Как я уже сказал, — продолжал он, — старайся, приложи все усилия, как хочешь. Ступаешь тернистым путем — отлично. Только, пожалуйста, не дай себя убить. Мои возможности по твоей защите ограничены. Я сделаю все возможное, впрочем, — только не усложняй мне задачу.

— Не стану, поверь мне. — Я невесело усмехнулся. — Я ведь трус.

— Ты благоразумен, — возразил Огуз. — Это совсем не одно и то же. В любом случае — к черту все это. Как насчет игры в шашки со старым приятелем?

Мы играли когда-то в шашки. Я сам сделал доску и фигурки — вырезал из дерева и кости. Порой мне улыбалось выиграть. Угадайте как.

— Мне пора к своим, — сказал я.

— Не мели чепухи. Ты должен побыть здесь некоторое время. Нет, правда! Иначе будет выглядеть подозрительно.

Он был прав, как всегда.

— Кстати, как я отсюда выберусь?

— Сбежишь, естественно.

Я хмуро посмотрел на него.

— Серьезно? Это, по-твоему, не подозрительно?

— Никоим образом. Тебя спасут.

— И кто же?

— Твоя ручная обезьянка, Лисимах. — Огуз наградил меня улыбкой.

— Он погиб.

— Да если бы. Парень силен как бык. И этот клееный нагрудник спас его, никогда не видел ничего подобного. Ты придумал, так понимаю?

— Да брось. Вычитал в одной старой книге.

— Потрясающе. В любом случае мы его спасли и подлатали. Он похворает какое-то время, но ничего серьезного. Охранять его я поставил кучку никчемных пьянчуг, которые оставляют оружие без присмотра. И еще я проследил за тем, чтобы кое-кто случайно проболтался, где тебя будут держать. Думаю, с остальным он справится сам — я прав? Какой смысл иметь в сподвижниках бесстрашного героя, если у него пока еще не было шанса показать себя?

Во всяком случае, Лисимах был жив.

— Он чуть не погиб.

— А когда вернется с тобой — прослывет живым героем. Все девки будут без ума.

— Девки его не интересуют.

Огуз скорчил пресную мину.

— Робур, — сказал он и прищелкнул языком. — Ну что ж, в любом случае ему потребуется время, чтобы освободиться, так что пока мы можем перестать обсуждать дела и для разнообразия пообщаться по-людски. Для начала я бы очень хотел, чтобы ты кое с кем познакомился.

Мне нравится предугадывать, что скажет мой собеседник в следующую секунду. Хрен там плавал.

— С кем же?

— С моей женой.

Да, такое предвидеть сложно.

— Женой?

— Да, дурачина, с моей женой. С лучшей половиной меня. С любовью всей моей жизни. — Огуз усмехнулся. — Я не преувеличиваю. Жду не дождусь, когда ты ее увидишь. Она великолепна.

* * *

Чужие жены. Например — жена моего доброго дорогого друга Айхмалота, гладиатора, погибшего на арене. Он тоже так говорил: «Не могу дождаться, когда ты ее увидишь».

Та сцена из прошлого отпечаталась в моей памяти слишком хорошо. Она казалась милой женщиной — невысокая, младше его, тихая и серьезная. Какое-то время мы вели неловкий разговор, а потом Айхмалота позвали по делам, и наступила напряженная тишина, когда чувствуешь себя неловко наедине с женой лучшего друга. И вроде как хочется быть дружелюбным, но все равно держишься настороже. Некоторые мужчины — как хорошо воспитанные собаки, которые знают, что их дело — гоняться за овцами, но не за вот этими овцами. Я и в лучшие свои годы никому не нравился — бóльшая часть моей жизни прошла среди робуров. Во-первых, это незаконно. Во-вторых, это крайне маловероятно. Робуры выше, сильнее, мускулистее, безупречно сложены и всегда в форме. Даже Фаустин сильнее меня. Я привык думать о себе как о некрасивом, даже уродливом, смешном, комичном человеке, подходящем для разных дел, но не этих. Трудно избавиться от такого образа мыслей — даже когда перед тобой женщина-полукровка ниже тебя.

Так или иначе, через некоторое время нам пришлось начать разговор, прежде чем эта злая тишина не закостенела окончательно. Мы поболтали о том, каково нам, млеколицым, приходится в Городе, об Айхмалоте — оказалось, что на самом деле он ей не сильно-то и нравился (вслух она этого не сказала). Она вышла за него замуж, хотя были альтернативы получше; почему он был от нее без ума, она понятия не имела, но он был, так что это ничего. Большинство робурских женщин, у которых гораздо больше возможностей для выбора по жизни (по крайней мере, на некоторых этапах), скорее терпят, чем любят. Быть любимой, сказала жена Айхмалота, облегчает жизнь: это одно из тех иррациональных преимуществ вроде как родиться богатой или красивой. Если тебя любят, жизнь почти не воспринимается как бесконечная борьба каждый божий день.

— Мне-то о таких вещах неоткуда знать, — заметил я, и тут же прикусил язык.

Она посмотрела на меня и потом сказала:

— Ну да. Считай, тебе повезло.

Разговор будто бы зашел в тупик.