Шестое чувство

Что тут началось! Шум, гам, беготня, поздравления, удивление, чьи-то руки, фотоаппараты — и вопросы, вопросы, вопросы… Бедного Иванова-Бельгийского совсем затерли и оттеснили в сторону. Никто и не заметил, как он исчез.

Это поистине был мой триумф. Все произошло столь молниеносно, что я не успел даже как следует удивиться. А когда до меня дошел все-таки весь смысл происходящего, я вдруг возгордился самим собой и понял, что шахматная карьера для меня — это дело вполне реальное. А почему бы, черт возьми, и нет?! Пока тянется этот эксперимент, я мог бы легко разделаться со многими видными деятелями этого вида спорта и — кто знает? — стать чемпионом, пусть даже и местного значения. Нет, этот вопрос обязательно надо продумать, обязательно…

Наши институтские шахматные фанаты хотели было нести меня до дома на руках, но я категорически запротестовал, после чего они с явной неохотой спустили меня с небес на твердь земную. Домой я вернулся лишь в начале двенадцатого ночи.

Чествование новой шахматной звезды продолжалось и весь следующий день. Нескончаемым потоком шли ко мне почитатели моего таланта, причем многие из тех, кто раньше меня даже замечать не хотел, жали теперь мне руки и сыпали поздравлениями. Апоносов, всегда надменный и неприступный, и тот снизошел до легкого похлопывания по плечу и одобрительного ворчания. И даже Завмагов, сияя своей ряхоподобной физиономией, первым сломал лед отчуждения и нанес визит вежливости.

— Ну ты, старик, и дал! — выразил он свое восхищение. — Не ожидал.

Что же касается моих ближайших коллег по работе, то Балбесов и Петя-Петушок почему-то решили разделить со мной все тяготы триумфатора и героя дня и приняли на себя часть предназначенных мне поздравлений, за что я им остался весьма благодарен. Тамара же Андреевна вилась вокруг меня, сияя обворожительной (как она сама думала) улыбкой и сыпля комплиментами, и была, по-моему, на седьмом небе от счастья. Еще бы! Пол-института имело возможность лицезреть ее сегодня! Не было одного лишь Евграфа Юрьевича. Как выяснилось чуть позже, он укатил в местную командировку и обещал быть завтра.

Кульминацией дня был звонок поверженного мною гроссмейстера Иванова-Бельгийского и предложение выступить с ним в паре на предстоящем вскоре международном состязании на приз… в общем, какой-то там приз. Я надулся, как индюк, и обещал дать ответ в самом ближайшем будущем. И даже не имея возможности читать мысли по телефону, я по его тону понял, что мои слова большого удовольствия ему не доставили. Но, согласитесь, после столь сокрушительной победы мне как-то не к лицу было сломя голову кидаться на любую авантюру, и хотя в глубине души я конечно же сразу принял предложение моего вчерашнего соперника (разумеется, поеду, куда же я денусь! ведь Бразилия же!), то тон выдержать я все же считал необходимым. Мол, пусть знают наших!

Но утром следующего дня ореол славы и почета вокруг моей особы внезапно рассыпался и оставил лишь некий неприятный осадок в душах всех, кто так или иначе оказался причастен к этому делу. И виной тому стал Евграф Юрьевич. Не успел я войти в помещение нашей лаборатории, как меня пронзил пристальный взгляд моего шефа. «И не стыдно?» — как бы спрашивал этот взгляд. И я вдруг понял, что да, стыдно, но что ж теперь делать, раз все так получилось…

— Проходите, проходите, дорогой Николай Николаевич, — сказал он вслух, не опуская глаз и не моргая. — Проходите и садитесь. — Я прошел и сел, но сел почему-то не на свое рабочее место, а на стул рядом со столом шефа. — Наслышан, наслышан о ваших подвигах. Удивили вы меня, Николай Николаевич, право же, не ожидал. Как же вам это удалось?

Я развел руками и слегка пожал плечами.

— Да знаете ли… — я замялся, трепеща перед шефом всем своим нутром. — Я и сам не ожидал.

— Вот как? — усмехнулся шеф. — Интересное дельце. А знаете что, Николай Николаевич, я ведь тоже в молодости в шахматишки поигрывал. Не желаете ли партейку сыграть? — вдруг спросил он и извлек откуда-то из-под стола шахматную доску с уже расставленными фигурами. — А?

Надо заметить, шеф всегда ставил меня в тупик своим поведением. Вот и сейчас: я ожидал от него всего что угодно, вплоть до выговора с занесением (хотя, вроде бы, и не за что), но такого… Нет, моей фантазии на такое не хватило бы. И если уж говорить честно, то я опешил.

— Как! Прямо сейчас? Здесь? — спросил я, не веря своим ушам.

— А почему бы, собственно, и нет? — спросил он.