Шестой остров

Рафаэль — так звали цыгана — был кордовский конокрад; несколько лет тому назад он сбежал из каталонской тюрьмы, куда угодил за кражу лошадей; ему удалось перебраться через Пиренеи и укрыться на французской земле, где он со временем повстречал этот табор и стал сожителем одной из цыганок. Короче, Рафаэль объяснил своим цыганам, кто я; они его выслушали, поглядывая на меня и Антонио с учтивостью и благорасположенностью, после чего стали цуще прежнего убеждать нас и упрашивать присоединиться к их табору и принять участие в празднестве по случаю свадьбы, каковые у цыган, как известно, продолжаются не один день. Оказалось, что Рафаэль превосходно играет на гитаре, не долго думая, он взял в руки инструмент и попросил остальных не шуметь и послушать его — он, мол, хочет сПеть в нашу честь песни своей родины, и тут он заиграл и запел сегидилью, а Антонио и я принялись хлопать в такт, как это умеют делать только мавры, андалузцы и цыгане, отчего душу Антонио охватило веселье и вместе такая тоска, что слезы ручьями заструились у него ио щекам; koi да же Рафаэль кончил, и тоже пропел свои куплеты, которые восхитили всех цыган, и они

стали нас упрашивать еще и сплясать по-нашему; долго просить не пришлось, Антонио попросил играть кадисскую ¹ мелодию, забрался на одну из повозок и пошел отчебучивать? Цыгане, никогда не видевшие подобной пляски, весьма похожей, однако, своей пылкостью и изяществом на то, как пляшут они сами, пришли в неописуемый восторг, рога ходили по кругу и наполнялись снова и снова вином, столь же густым и крепким, как вина Наварры, даже, пожалуй, покрепче, и мы, усердно прикладываясь, тешили душу песнями да плясками — были в таборе и другие музыканты, игравшие для свадебного веселья, цыгане тоже дружно отплясывали на повозке без навеса и перил, откалывая всяческие коленца и выбивая чечетку, а потом на повозку вскочила молодая цыганка, пляска которой в сопровождении бубна была выше всяких похвал; по всему лесу разносились звуки веселой музыки и буйных плясок, и цыгане все упрашивали нас не уезжать до конца празднества, то есть еще несколько дней. А покамест нас нарядили в цыганское платье, я даже надел серьгу, потому что у меня давно была дырка в ухе,— теперь весь табор признал нас за своих, и обходились с нами как нельзя лучше.

Я подарил жениху мулицу, которую мы в пути вели на веревке, но особенно цыганам понравилось, что у меня была дырка в ухе и что я говорил с Рафаэлем на цыганском языке и пел, как он,— все эти качества и способности отнюдь не свойственны богатым купцам, за какового они меня сперва приняли, но очень скоро догадались, что вряд ли я занимаюсь чем иным, как не обманом и плутнями, самыми что ни на есть цыганскими ремеслами.

И вот одна цыганка, красотка хоть куда, правда, чуть постарше меня, влюбилась в мою рыжебородую физиономию и на другой же день увела меня к ручью и стала мне говорить па своем языке разные слова, которые я понимал не больше, чем турецкие, однако Цели своей они достигли,— ласкаясь и заигрывая, опа склонила меня утолить с нею желание, о коем говорить не буду из уважения к приличиям, но — кто бы поверил! — держалась она так умильно и в любви была столь искусна, что ничего подобного я еще не встречал ни у цыганок, ни у продажных женщин ни в

'Кадисскую - то есть из местности, где находится Кадис.

одном краю,— короче, она меня околдовала, как могут нас околдовать пороки, когда берут верх над нашей волей.

Был я настолько пленен ею, что, когда празднество кончилось и она попросила меня немного проехать с нею в ее повозке — а табор их на другой день должен был отправиться по берегу Рейна в Германию,— я решил доставить ей удовольствие, а на самом-то деле доставить его себе, дабы быть с нею рядом ежечасно и ежеминутно, ибо влюбился без памяти. И тут Антонио, улучив минуту, когда она отвернулась, стал мне говорить, что ему опостылело скитаться по землям, языка которых он не понимает, и что, поразмыслив, он принял решение окончить свои дни в Андалузии, вернувшись к прежнему занятию грабителя и конокрада, ибо так привык к жизни, полной опасностей, что всякая другая кажется ему скучной; к тому же, поплясав на этой свадьбе, он уже не может совладать с желанием хотя бы еще разок сплясать в родном Кадисе, а вашей милости, думаю, известно, сколь привержены к пляскам жители Кадиса,— ведь край тот уже много веков славится во всем мире своими плясунами; как гласит легенда, во времена императора Клавдия в Риме схоронили знаменитую кадисскую танцовщицу и, по языческому обычаю, сделали на надгробии надпись: SIT TIBI TERRA LEVIS; ¹ однако восхищавшийся ее плясками император, придя к ее могиле, повелел добавить: SICUT SAPER ILLAM FUISTI ².