Шествие динозавров

Мог ли я приказать ему по доброй воле сунуть голову в логово вургра? Голодного вургра, потому что вот уже вторые сутки никто не снабжал его свежей человеческой кровью. Обречённого вургра… И уж во всяком случае не мог я послать туда Оанууг. Даже если обнаружится, что она чудом избежала волосатых лап Дзеолл-Гуадза, и старому трепачу Гиаму посчастливится её разыскать.

— У меня больше нет условий, — произнёс я с горечью.

За нашими спинами, вздымая тучу древней пыли, обрушилась многотонная скала. Я сгрёб Гиама за руку, шарахнулся в боковой проход. И вовремя — с грохотом просели своды каменного рукава, по которому мы только что брели столь беззаботно.

Мой факел задуло ударной волной, свой же Гиам в панике обронил. Вместе с кожаной торбой. В непроглядной темноте напротив моего лица обречённо светились белки его глаз.

— Они нас поймали, — прошептал он. — А я потерял свои записи. Теперь мне жить незачем…

— Молчи, — приказал я, обнажив меч. — Слушай.

Кожей я ощутил лёгкий ток воздуха. Подался ему навстречу. Не встретив преграды, бесшумно стронулся с места. Следом, тоскливо вздыхая, плёлся Гиам.

— Ты же всё здесь обрыскал, — сказал я с досадой. — Неужели не можешь представить, куда мы идём?

— Хм! — обиделся он. — Отчего же, могу. Кажется, это один из внутренних кругов. Над нами город. Через пятьдесят шагов должен быть радиус, ведущий ко дворцу. Но мне во дворец не нужно.

Я пошарил рукой по стене. На пальцах осталось ощущение загустелой слизи.

— Нет здесь никакого радиуса.

— Но он был, — возразил Гиам почти спокойно. — Его закрыли. Ты ещё не понял, ниллган? Бюйузуо опускает и поднимает скалы, чтобы мы шли прямиком к нему в пасть. Он ведёт нас.

— Ну и глупо. Если он такой могущественный, мог бы заглотать нас прямо тут. Или он предпочитает подразнить себе аппетит?

— Скоро узнаешь, — скорбно произнёс Гиам и толкнул меня в спину. — Мы почти пришли.

И в самом деле, далеко впереди забрезжили пляшущие огни. Факелы. Много факелов.

Глава сороковая

… — Мы её создали.

Немая сцена. У меня голова идёт кругом. Я соображаю с величайшим трудом. Со мной бывало такое пару раз — с глубокого, клинического бодуна. И всё время позывало на рвоту. Здесь пока обходится. Пока… Зря я затеял собственный спектакль. Как хорошо, умильно, пристойно всё было, когда я играл в их труппе!

— Я же говорю — шанс на миллиард. Уничтожив материк и тем самым обрубив исторические перспективы его населению, мы получили в полное распоряжение уникальный исследовательский полигон. Огромную лабораторию для социальных экспериментов. Никаких темпоральных искажений, никаких нарушений причинности. Материк Опайлзигг стёрт — и с лица земли, и со страниц истории. Все концы — в мезозойскую воду… У него нет будущего! С помощью локального «антвистинга» мы можем смоделировать там любую общественную формацию и проследить её развитие, со всеми тупиками, заворотами или расцветами. Установить жесточайший тоталитарный режим и узнать наконец, что происходит с обществом за тысячу лет абсолютной диктатуры. Не понравится — откатить на несколько веков назад, подправить и увидеть, во что это выльется. Прояснить все детали любой модели социализма на выбор. Учинить коммунизм, что первобытный, что военный, что утопический. Светлое, так сказать, будущее… Узнать результаты, оценить — и проиграть ситуацию наново. Десять, сто, тысячу раз — и без ощутимых последствий для магистральной ветви времени! — Тут его заносит, и некоторое время он извергает невнятную абракадабру, что-то вроде: — Только шизуал отрешит такую экспериенцию, натуроздание один шанс дважды не скливит… — пока не спохватывается.

— Зачем это вам, хлопчики? — спрашиваю я уныло.

— Это же очевидно, Славик. Дураки учатся на своих ошибках, умные — на чужих. Теперь нам нет нужды производить рискованные опыты на самих себе. У нас для того есть прекрасный полигон. Богатая природа, смышлёный народ. Мы ведь начали лепить социальные модели с рабовладельчества. Потом как-нибудь перейдём к феодализму. Возьмём из каждой формации всё лучшее, удачное. И попробуем привить у себя. Приживётся — заплодоносит… — он с маху бьёт кулаком в стену и рычит: — Должны же мы, наконец, понять, почему здесь у нас всё срывается!

— Во-от оно что!.. — кричу я со злорадным торжеством и обрываю себя, натыкаясь на брезгливый взгляд Ратмира.

— На себя погляди, — почти спокойно говорит он. — Не ты ли и тебе подобные завалили всё, ни к чему не имея способностей, кроме пустопорожней болтовни о гражданских свободах да возведения всё новых и новых идолов!

— Да я то при чём?!

— А ты — ни при чём! Ты не бываешь «при чём»! Ты, как всегда, в стороне, диссидент из сортира! Хотя тебе слаще сознавать себя над схваткой, эдаким олимпийским божком, разве не так?

— Не нравлюсь? Вот сам и вали в свою империю, лижи императорскую жопу…

— Да с удовольствием! Думаешь, приятно каждый раз выслушивать эти ваши истерики, ваши швейцерозные алесты?! Стал бы я о вас мараться, кабы можно было самому!

— Отчего ж нельзя?