Шествие динозавров

Кряхтя, морщась и жалуясь на судьбу, Луол поднимался с табурета, который немедля уносили с глаз долой. И то — нечего императору рассиживать, когда за утро накопилось столько государственных дел!.. Первый постельник ловко натягивал на царственные чресла расшитую сакральными орнаментами гимру, прилаживал кожаный передник «оорамд»… ядовитые на язык юруйаги, я слышал, называли его «оорамр», что переводилось как «последний страж спереди»… опоясывал широким, в две ладони, шёлковым поясом и тут же отскакивал, чтобы уступить место другому, с декоративным панцирем наперевес. Ну, декоративный-то он декоративный, а ни стрелой, ни кинжалом эту дублёную по особой технологии, обшитую бронзовыми бляхами кожу белого носорога из долины Лэраддир не пробить… На шею Луолу надевали «агзау» — нашейный обруч из витого золота, какой в традиционной археологии принято называть гривной; затем «эрлмиэ» — знак богоподобной власти, какой-то тёмно-зелёный драгоценный камень, огранённый в форме паука, на тяжёлой плоской цепи; на голову водружали «югдмид» — что-то вроде простецкой короны, медная спираль с тремя полураспустившимися крылышками. Уже совершенно готовому к выходу в свет императору вручался «орлгэг-огьямул» — скипетр в форме молота, символизировавший власть над Древними Пауками, и самым последним, обозрев Солнцеликого с ног до головы и не обнаружив изъяна, к нему подходил Дзеолл-Гуадз и подавал меч.

— Сопровождать Солнцеликого!

Луол сообщал своему лицу выражение державной значимости и делал первый шаг по направлению к выходу из спальни. Я следовал за ним, не отставая ни на шаг. А с боков в зловещем молчании выстраивались юруйаги… Я с ненавистью следил за ними, они — за мной, а бедолага Элмайенруд косыми от усердия глазами — и за братцами, и за мной. И только императора, похоже, всё это забавляло…

Да, я не мог отойти от Луола ни на шаг. Я был связан по рукам и ногам необходимостью защищать императора. Хотя никто ещё в моём присутствии не посягнул на его драгоценную жизнь…

Но сегодня я, кажется, придумал, как увеличить себе количество степеней свободы.

Какие государственные дела ожидали нынче Солнцеликого? А вот какие.

Была казнь. Присутствовали император и весь двор. Казнили разбойников, самых отпетых и самых отмороженных, и казнили страшно. Приводилась в исполнение отвратительная процедура медленного раздавливания. Приговорённого распинали на земле между кольями и неторопливо, на протяжении примерно получаса, накатывали на него тяжкую каменную болванку, на манер асфальтового катка. Начиная с ног… Обречённый вопил до срыва голосовых связок первые десять минут. Молил о пощаде, изрыгал проклятия, сулил награбленные сокровища из всех потаённых мест. Когда каток доходил до таза, крик достигал апогея и обрывался. Дальше из глотки вместе с кровью выхлёстывал один лишь хрип… Слабонервные зрители блевали, где стояли, но уходить с почётных мест в партере не смели. Травил и я — по первости. Император криво улыбался. «Ну и ниллган же мне достался», — читалось в его ироническом взоре.

Полуголые зверовидные палачи уже отскребли от брусчатки останки первой жертвы. Из деревянной клетки на происходящее тупо взирал следующий по очереди душегуб. Типичный зигган — невысокий, светлый шатен, со скошенными книзу внешними уголками глаз. Что его отличало от членов свиты императора — так это нагота, грязь и неряшливая татуировка где ни попадя. От палачей же он был практически неотличим.

Я вмешался. Подавил тошноту и потребовал:

— Пусть Солнцеликий отдаст мне этих людей.

— Какую казнь придумал для них ниллган? — усмехаясь, осведомился верховный жрец Дзеолл-Гуадз.

Я не удостоил его ответом. Придав своему взгляду твёрдости, нагло вперился в скучавшего императора. Ждал решения.

— Пусть будет так, — лениво махнул тот царственной дланью. — Сегодня мой слух утомлён производимым шумом. В подземелье их…

Палачи, низко приседая в знак покорности, суковатыми палками шуганули пятерых разбойников из клетки. Гортанными окриками, как скот, погнали к разверстой пасти лабиринта.

— Что ты задумал? — спросил Луолруйгюнр.

Император изнемогал от зевоты. Эту ночь он провёл в играх с тремя наложницами сразу, что хотя бы на время отринуло от него мысли о вургре. Я же, как лицо особо приближённое, принуждён был стоять в изголовье с факелом и мечом. Вящей пытки нельзя и выдумать. Я тоже хотел спать. Вдобавок, у меня ныло в паху — пожалуй, впервые со школьных времён возмужания… А теперь ещё и позывало поблевать от всей души.

— Пусть юйрзеогр последует за мной, — сказал я, морщась. Уловил суетливое колебание в стане всей свиты жрецов, гадателей и юруйагов. — Один.