Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Первой, кого он оповестил о своем решении, была королева. Болезненная, никогда не мешавшаяся в дела своего венценосного супруга, всецело занятая детьми, она была благодарной слушательницей и безоговорочно одобряла его, подчас даже в выборе очередной фаворитки.

— Вызови королевского портного, — сказал он ей, — и пусть он отберет один из моих мундиров, который попроще. Однако он должен выглядеть на мне достаточно эффектно. А ты одобришь или отвергнешь.

Портной не заставил себя ждать. Он явился с двумя подмастерьями и целым ворохом мундиров из гардеробной короля.

— Какой прикажете примерить, ваше величество? — с поклоном вопросил портной. И, не ожидая ответа, безо всякой церемонии, которой от него следовало ожидать, продолжил: — Я бы порекомендовал вот этот, парадный. Он более всего соответствует вашему высокому положению.

— А в каком обычно появлялся победоносный Карл? — Густав имел в виду, разумеется, Карла XII, остававшегося народным кумиром, несмотря на поражение под Полтавой от русского царя Петра и долгое сидение как бы в заточении среди диких турок у Бендер, под стенами крепости.

— О, он был необычайно прост и не любил пышных мундиров, — объявил портной. — Я-то, конечно, не имел счастья лицезреть его, но мой дед много о нем рассказывал. Он ведь воевал под его знаменами и был в том злополучном сражении под Полтавой. А потом последовал за королем в турецкие пределы, — словоохотливо рассказывал портной.

Как видно, это был его любимый конек, и, сев на него, он не торопился слезать. Но король прервал его самым бесцеремонным, то есть королевским, образом:

— Отбери мне мундир попроще, более всего похожий на тот, который носил Карл. И приготовь его к завтрашнему утру, дабы я мог его надеть и показаться ее величеству.

Портной удивился. Отвергнуть парадный мундир? Статочное ли дело? Монарх обязан ослеплять подданных своею пышностью. Он рассуждал как простолюдин, ибо простолюдином и оставался, несмотря на свою близость к королевским телесам. Однако удивление свое при себе и оставил, памятуя о том, что его повелитель вспыльчив и не терпит никакой противности.

На следующее утро мундир был готов, оставалось лишь нацепить на него капитанские регалии. Отчего-то королю более всего пришелся по душе именно этот чин. В этом заключалось нечто вроде знамения, о чем он вспомнит позже.

— Ну как? — спросил он королеву, вертясь перед нею подобно манекену. — Как ты находишь, достаточно ли он скромен и вместе с тем выразителен?

Портной стоял в стороне с угодливо-восторженным выражением — на этот раз он, само собой разумеется, всецело одобрял выбор своего монарха. Оба подмастерья стояли рядом с ним и ели глазами его величество в капитанском мундире.

— Да, он прекрасно сидит на тебе, — одобрила и королева, — ты в нем выглядишь мужественным и стройным. Как в молодости, — некстати добавила она.

Густав фыркнул:

— Ты находишь, что я уже стар? Не рано ли?

— Ну что ты, что ты! — перепугалась королева. — Неужели ты мог так подумать! Я просто хотела подчеркнуть, что ты, напротив, ничуть не утратил стройности и изящества молодых лет.

— То-то же, — смягчился Густав. — Итак, ты одобряешь?

— Несомненно, мой дорогой. В таком виде ты смело можешь возглавить торжественный выезд.

— Да, ваше величество, ее величество совершенно права, — позволил себе подать голос портной. — И вы выглядите как истинный повелитель шведского народа и его воинства.

— Пусть церемониймейстер распорядится.

Все поняли. Церемониймейстер вырос словно из-под земли. Королевская эстафета понеслась с должной быстротой. Вскоре выезд был готов в соответствии с предначертаниями Густава: впереди герольд, за ним два трубача и так далее.

Утро, к сожалению, не соответствовало ожиданиям Густава. Оно выдалось хмурым — обычное стокгольмское утро. Правда, в облаках кое-где появились просветы, но они быстро затянулись; похоже, дело шло к дождю.

Армфельдт, наблюдавший за сборами, озабоченно сказал королю:

— Боюсь, государь, прольется дождь, и тогда эффект пойдет насмарку. Надо отложить выезд, так я полагаю. Быть может, в середине дня развиднеется…

Но королю не терпелось показаться народу, и он приказал подать коня.

На конюшне у него было два любимца: гнедой жеребец Аргус и белая как снег кобыла Магна. Густав некоторое время колебался, на ком остановить выбор.

— В такой пасмурный день, государь, предпочтительней была бы Магна. Она будет лучше смотреться, — посоветовал Армфельдт.

— Пожалуй, ты прав, — согласился король, и к парадному крыльцу подвели Магну.

Он без посторонней помощи вскочил в седло — Густав продолжал быть в хорошей форме, это было предметом его постоянных забот: король обязан быть сильным, ловким, подвижным, дабы подданные могли им любоваться без принуждения и угодливости. И небольшая кавалькада выехала из ворот дворца.