Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Король проговорил это слабым голосом. Похоже, он израсходовал его на выспренную декламацию своей драмы. И вообще он как-то сник, что было вовсе на него не похоже. Обычно он являл собою образец офицерской выправки, унаследованной от его отца, весьма воинственного короля Адольфа-Фредерика.

Воинственность была наследственной чертой Гольштейн-Готторпской династии, которую открыл отец Густава. Смешно сказать, но, будучи ставленником российской императрицы Елизаветы Петровны, он вдруг перестал добиваться союза с Россией, хотя и осуждал «маленькую войну», затеянную его предшественниками у власти и очень быстро проигранную России.

Увы, отец Густава, несмотря на свой воинственный талант, был слабым королем. Он стал игрушкой в межпартийных распрях. И сын-кронпринц дал себе слово возвысить королевскую власть, елико возможно.

Ожидание власти было нестерпимым. Казалось, быть ему вечным кронпринцем, наследником, которому не суждено унаследовать престол.

Густаву исполнилось двадцать пять. Он справил в Париже свое двадцатипятилетие, когда пришла весть о кончине отца. Он тотчас собрался и поскакал в Гавр. Там он взошел на шведский фрегат и вскоре высадился в Стокгольме.

Мать, королева Ловиза Ульрика, была в трауре. Она благословила его. Сестра Фридриха Великого прусского, она обладала стойкостью и железным характером своего брата.

— Сын мой, ты должен искоренить смуту и править железной рукой. — Когда она произносила эту фразу, глаза ее были сухи.

— Да, матушка, я заручился поддержкой короля Людовика и знаю, как действовать. Ведь я первый природный принц после Карла XII, а это что-нибудь да значит. Я сокрушу все эти партии.

Но, быстро присмотревшись, он взял себе в союзники дворянскую «партию шляп». И с ее помощью стал готовить переворот. Герцог Якоб Магнус Спренгтопортен предложил ему свой план. Он успел навербовать сторонников, все больше офицеров. Среди них был младший брат молодого короля герцог Карл, а также способный аристократ Карл Фредерик Шеффер — ему принадлежала идея новой конституции.

Восемнадцатого августа 1772 года Стокгольм был взбудоражен. Всюду мелькали люди с белой повязкой на левой руке. То был опознавательный знак сторонников короля. Сам Густав скакал по городу верхом на белом коне. Сигнал был дан: противники короля были арестованы и препровождены в старый королевский замок на острове Стаден.

Шеффер напомнил Густаву: ровно десять лет назад так же, опираясь на поддержку гвардии, пришла к власти Екатерина, ставшая ныне во главе могущественной монархии. Она тоже совершила переворот, скача на коне среди своих сторонников.

С тех пор прошло пятнадцать лет. Можно подводить некоторые итоги. Главный — королевская власть незыблема. Ригсдаг покорен ей. Густав искусно маневрировал: когда дворяне потребовали непомерной платы за свои услуги, в новую конституцию было включено положение, что отныне при назначениях будут приниматься во внимание только умение и опыт, а вовсе не сословная принадлежность.

Король ограничил власть чиновников, успешно провел денежную реформу, ввел государственную монополию на винокурение. Ригсдаг по его настоянию издал постановление о свободе вероисповедания, равно облегчавшее положение евреев.

Да, он мог обозреть эти пятнадцать лет с чувством известного самодовольства. Как расцвели при нем литература и искусство! Он покровительствовал поэтам не только потому, что сам время от времени увлекался сочинительством, — нет, они были цветом страны и воспевали ее. И его иной раз тоже. Он основал Королевскую музыкальную академию. Королевский оперный театр. Шведскую академию, в искусстве интерьера возобладал новый стиль, элегантный и утонченный, который назовут «густавианским».

Так было в первые годы царствования, когда страна была под ним, а его руки покоились на ее горле, готовые в любой момент сжать его. Но год от года хватка слабела. Да и можно ли все время быть в напряжении? Охота и расслабиться, и полиберальничать. Недоставало зоркости и слуха — за оппозицией нелегко уследить.

Взрыв произошел год назад, на сессии ригсдага. Король был обвинен в безудержном мотовстве, в беспардонном вмешательстве в дела, лежащие далеко от его интересов. Финансовая политика была провалена, страну год за годом постигал недород.

Король нервничал. Он уединился в своем дворце. Не в том, который начали строить без малого сто лет назад, в 1697 году, и все еще продолжали неторопливо доделывать. А в старом, на острове, который был, по существу, замком, могущим выдержать долговременную осаду.

Он предавался охоте и размышлениям. Обычно его сопровождал верный друг Густав Мауриц Армфельдт. Пришпоривая коней, они неслись по полям и лесам в окружении егерей и доезжачих, за неистово лающей сворой гончаков.

Затравив оленя, они довольствовались охотничьим трофеем и возвращались в замок. Пока повара свежевали тушу и разделывали ее, оба по гулким переходам направлялись в пиршественную залу. Там их уже ждали собеседники и сотрапезники.