Шествие. Записки пациента.

Лохматый человек, окруженный живностью, хотя и давно не стриженный, но не сказать чтобы дикий, обладавший добрым мудрым взглядом бирюзово-не-серьезных молодых глаз, по происхождению скорей всего скандинав, волосы светлые, выгоревшие на белом, северном солнце, доверительно улыбнулся мне.

— В тесноте — не в обиде, — сказал он на своем языке, но международный смысл сказанного им беспрепятственно дошел до моего сознания. И не только до моего: я уже сообщал, что на дороге никаких языковых барьеров не существовало, все хорошо понимали друг друга, хотя и изъяснялись на языке предков. И это было не чудо, а энергетическое свойство, приобретаемое людьми в условиях шествия. Единение материи преобразовывалось в полифонию сознания.

Стихотворец, похоже, проникся ко мне доверием, и теперь шел рядом со мной, потеснив ответственного работника, носившего галстук и непроницаемую мину на лице.

— Не шибко-то здесь работается, — пожаловался мне Аристарх. — Я ведь про эти «вежды» и «тернии» еще в Крыму, в Коктебеле, начал слагать. И все не могу разделаться: концовка ускользает. Поначалу решил: из-за нервного потрясения работа не клеится. В Крыму я тогда по пьянке далеко заплыл ночью. На звезды загляделся, ну и потерял ориентировку. Очнулся уже здесь, на дороге. Впечатление потрясающее. Мечтаю написать поэму об этом глобальном шествии. Я, знаете ли, еще мальчишкой, во время войны, наблюдал нечто подобное. Конечно, не в таких масштабах, но все же… В Прибалтике дело было. В так называемом Курляндском котле. Война к завершению шла. А я в то время на хуторе батрачил у одного хозяина. Скотину пас. Пять коров, бык и десять овец. За харчи старался. И за крышу над головой. Двенадцать лет мне тогда было. Сами знаете, любопытства, энергии в этом возрасте не занимать. Хозяин меня не просто терпел, но и откровенно боялся. Потому что я время от времени подкладывал ему в печь патроны, детонаторы от гранат. А однажды двухсотграммовкой тола подорвал отхожее место. Будку разнесло. Хутор был основательно испачкан.

Человек с депутатским значком, шагавший плечом к плечу с поэтом, укоризненно, с молчаливой брезгливостью отвернулся от Аристарха, продолжающего исповедоваться.

— Однажды хозяйский бык Герман, которого я не без определенного риска называл тогда по фамилии, то есть Герингом, заслышав в лесу за холмом, на котором торчал наш хуторок, неопределенный гул, постепенно перераставший в рев, задрал хвост и, распушив ноздри, ринулся через ольховые заросли в направлении этого гнетущего гула, равномерного и какого-то утробного, будто сама земля вещала огненным чревом! Я не слишком заумно изъясняюсь? — справился у меня Беззаветный.

— Все в порядке, — решил я не разочаровывать поэта, хотя аристарховская манера говорить длинно, периодами, не действовала на меня успокоительно.

— Бык понесся на шум с таким рвением, словно там, за стеной леса, пылала страстью невиданной мощи и красоты корова. Корова коров! Естественно, стадо, которое я опекал, устремилось за Герингом. Даже безмозглые овцы. Поостереглась ударяться в бега только собака, помогавшая мне следить за скотиной. Сметливая дворняга по кличке Артур. Вначале-то и она, захлебнувшись лаем, сиганула с холма…

— Слишком подробно, — сказал, а затем как бы вслух поморщился официальный человек, оказывается, все это время не перестававший прислушиваться к исповеди Беззаветного.

— А вы постучите по графину, гражданин председатель, — посоветовал ему бард. — Призовите к порядку. Хотя бы мысленно. Лишите меня слова.

— Неудачная острота, — отвернулся «председатель» еще больше, увеличив угол отчуждения меж собой и поэтом еще на несколько градусов.

Волосатый блондин из иностранцев, несущий птиц, змею и сопутствующих им насекомых, вежливо улыбнулся, предложив:

— Если можно, расскажите о собачке. Какова ее дальнейшая судьба?

— Вернулась на хутор. И потому уцелела. А скотину всю перебило. И меня в руку ранило тогда. Вот смотрите: на левой руке нет одного пальца. Шестого. У меня врожденная шестипалость.

— Мудрая собачка, — удовлетворенно изрек скандинав, не обращая на шестипалость Аристарха ни малейшего внимания.

— Дрянь собачка, — не согласился с иностранцем ответработник. — Хозяина в беде оставила. Увильнула от событий.

— Собачка своим поведением предупредила… Но никто ее не послушал. Я что-нибудь не так сказал? — поинтересовался блондин у Беззаветного.