Шевалье де Мезон-Руж

— Я не знаю, кого вы имеете в виду, когда говорите о человеке в плаще, — ответила королева. — Но если речь идет только о том, чтобы успокоить вашу совесть и получить от меня прощение за нанесенные мне оскорбления, я от всей души искренне прощаю вас, бедная женщина. Пусть и меня простят те, кого я могла обидеть.

— О! — воскликнула жена Тизона с невыразимой радостью, — Раз вы простили, теперь он спасет мою дочь. Вашу руку, сударыня, вашу руку.

Удивленная королева протянула руку, ничего не понимая. Жена Тизона схватила ее и прижалась к ней губами.

Тут на улице, где стоял Тампль, повышался голос глашатая, сообщавшего новости.

— Слушайте, — кричал он, — слушайте постановление. Элоиза Тизон за участие в заговоре приговорена к смертной казни!

Как только эти слова услышала жена Тизона, лицо ее исказилось, она опять раскинула руки, преграждая путь королеве.

— О! Боже мой! — прошептала королева, которая в свою очередь тоже не пропустила ни слова из этого ужасного сообщения.

— Приговорили к смертной казни? — крикнула мать. — Мою дочь приговорили? Моя Элоиза погибла? Значит он ее не спас и не может спасти? Значит, слишком поздно?.. А-а!..

— Бедная женщина, — сказала королева, поверьте, я вам сочувствую.

— Ты? — сказала жена Тизона, и глаза ее налились кровью. — Ты? Ты мне сочувствуешь? Ты меня жалеешь? Никогда! Никогда!

— Вы ошибаетесь, я жалею вас от всего сердца, пропустите же меня.

— Пропустить тебя!

Жена Тизона расхохоталась.

— Ну уж, нет! Выпустить тебя, чтобы ты бежала! Ведь они сказали, что если я попрошу у тебя прощения и помогу тебе бежать, моя дочь будет спасена. Но раз моя дочь умрет, то ты тоже не спасешься.

— Ко мне! Помогите мне, — воскликнула королева. — Ах, Боже мой, Боже мой! Вы же видите, что эта женщина безумна.

— Нет, я не безумная, нет. Я знаю, что говорю, — крикнула жена Тизона. — Да, это правда, существует заговор. Это Симон его раскрыл. Это моя дочь, моя бедная дочь, та, которая продала букет. Она это подтвердила перед Революционным трибуналом… Букет гвоздик… Там внутри были записки…

— Сударыня, — сказала королева, — именем Неба!

Опять послышался голос глашатая, выкрикивающий:

— Постановление, по которому Элоиза Тизон приговаривается к смертной казни за участие в заговоре!

— Ты слышишь, — завопила душевнобольная, вокруг которой уже стали собираться дежурившие в Тампле охранники, — приговорили к смерти? Это из-за тебя, только из-за тебя убьют мою дочь! Слышишь, из-за тебя, Австриячка.

— Именем Неба, — сказала королева. — Если вы не хотите избавить меня от этой несчастной сумасшедшей, позвольте мне хотя бы подняться в башню. Я не могу выносить упреки этой женщины: они слишком несправедливы, они убивают меня!

И королева, всхлипнув, отвернулась, чтобы никто не видел ее слез.

— Да, да, плачь, лицемерка! — закричала безумная. — Твой букет ей дорого стоил… Она должна была это знать: умирают все, кто тебе служит. Ты приносишь несчастье. Австриячка: убили твоих друзей, твоего мужа, твоих защитников, а теперь убьют и мою дочь! Когда же, наконец, убьют тебя, чтобы никто больше из-за тебя не умирал?

Эти последние слова несчастная прокричала, сопровождая их угрожающими жестами.

— Несчастная! — прокричала мадам Елизавета. — Ты забыла, что перед тобой королева?

— Королева, она?.. — повторила жена Тизона, слабоумие которой становилось все более явным. — Если это — королева, то пусть она запретит палачам убивать мою дочь… Пусть помилуют мою бедную Элоизу… Короли могут миловать… Ну, верни же мне мою дочь, и я признаю, что ты — королева… А до этого ты просто женщина, и та женщина, которая приносит несчастье, которая убивает!..

— Сударыня, сжальтесь, — воскликнула Мария-Антуанетта, — вы же видите мое горе и мои слезы.

И королева попыталась пройти, не затем, чтобы бежать, а машинально, чтобы избавиться от этого наваждения.

— Ну нет! Ты не пройдешь, — вопила безумная. — Ты хочешь бежать, мадам Вето… Я это хорошо знаю, человек в плаще мне об этом сказал. Ты хочешь бежать к пруссакам… Но ты не убежишь, — продолжала она, цепляясь за платье королевы, — я помешаю тебе! Я! Бей мадам Вето! К оружию, граждане… Чтобы кровь…

И несчастная упала, вырвав клок из платья королевы, руки ее в Судороге искривились, волосы были растрепаны, глаза налиты кровью.

Растерявшаяся, но, по крайней мере, свободная от безумной, королева только было собралась направиться в сторону сада, как вдруг жуткий крик, собачий лай и какой-то странный шум вывели из оцепенения наблюдавших эту сцену гвардейцев.

— К оружию! К оружию! Измена! — кричал кто-то, и королева узнала голос сапожника Симона.

Возле этого человека, стоявшего с саблей в руке на пороге хибары, яростно лаял маленький Блэк.

— К оружию! Весь отряд! — орал Симон. — Нас предали. Пусть Австриячка возвращается в башню. К оружию! К оружию!

Прибежал офицер. Симон о чем-то ему рассказывал, указывая на хибару, глаза его горели. Офицер в свою очередь крикнул:

— К оружию!

— Блэк! Блэк! — позвала королева, сделав несколько шагов вперед.

Но собака не откликалась и продолжала яростно лаять.