Шибболет (СИ)

В первый день недели Илья отправился в мэрию. Мэрия Эйлата - явление посильнее "Фауста" Гёте. Разбросанные по разным зданиям, по разным этажам разные отделы соседствовали с охранными фирмами, адвокатами, зубными кабинетами и бухгалтерскими конторами. А один отдел делил помещение с музеем эротического искусства "Клубничка". Однажды Илья потратил полдня только на то, чтоб найти нужное ему здание. Поэтому он пришёл к знакомой русской чиновнице, и та быстро объяснила, где и куда надо пойти. Наверное, это было ещё одно из проявлений клаустрофобии: он ненавидел всякие конторы, особенно государственные; он в них задыхался. Он жалостливо посмотрел на Майю и попросил помочь по телефону авторитетно узнать. Секретарь замглавы мэра позвонила туда, позвонила сюда, на третьем номере ей что-то долго говорили на иврите.

- Значит, так, - положив трубку, сказала она. - Её сейчас нет. Когда будет - неизвестно. Но ей сообщат, что нашёлся её зарядник.

- Вот! Я тому богатырю двух лягушек подарю, - радостно заговорил Илья, - и еловую шишку пожалую. У вас же отец, я помню, ветеран войны и тыла - нет?

- Да-а-а... - удивилась Майя.

- Вы как-то проговорились об этом при мне. Забыли. А я помню! Тут нашему Союзу ветеранов Великой отечественной исполняется 35 лет. Они выпустили медальки по этому поводу, - Илья протянул дешёвенькую штамповку на голубой полосатой ленточке. - Вашему папе, живи он сто лет!

Майя расплылась в благодарной улыбке.

Воскресенье, первый рабочий день в Израиле, всегда был лёгким в мясном отделе. Нового завоза после шаббата не было, торговали сильно охлаждённым мясом, оставшимся с пятницы. Что нельзя было выложить на витрину, превращали в фарш. В основном наводили порядок в холодильниках и в разделочном цеху. Торговля была вялая.

Что-то свербило в душе у Ильи. После отъезда Наташи образовалась пустота, как всегда, впрочем, бывало после посещения его друзьями. С приезжавшими приятелями из Иерусалима и Ашкелона он пил коньяк вечерами и нырял с аквалангом в коралловом заповеднике, с гостями из России и Штатов бродил по археологическим развалинам и рассказывал о семье библейского Иосифа, перескакивал на Салах-ад-Дина, Ричарда Плантагенета, получившего здесь за свою жестокость прозвище "Львиное Сердце". Коньяк с ними он тоже пил. Но Наташа своей активностью и в то же время какой-то расчётливостью (не в деньгах, нет!) в планировании даже по мелочам всех действий, открыла для него Эйлат в совершенно неожиданных закоулках, оазисах, уголках. И исчезла, как и явилась, - вдруг. Навсегда. И не надо было заботиться ни о ком, суетиться совместить работу с экскурсиями и маленькими путешествиями. "В Петру не съездили, - думал он. - Не успели. На фабрику эйлатского камня не сходили. А я сам никогда не соберусь". И в эту грустную ноту вливался тревожный голос беспокойства за Женьку и её подопечных. "Не то это всё, не то, - думал он о её "мечте". - По краю ходят, по лезвию. Почему тут нет суворовских училищ? Пусть не суворовских, пусть трумпельдорских. Их бы сейчас туда, им там место".

Вторая смена подходила к концу. В одиннадцать ночи охранник закрыл входную дверь. Кассиры начали подсчёт выручки. Продавцы и мерчендайзеры (вот словечко-то!) отбивали свои магнитные карточки на выходе. Вышел и Илья со словами "Отмагнитился! До завтра!" Идти было недалеко. На высоком крыльце бывшей гостиницы притулилась чья-то фигурка. "Опять Вовчик на пиво сшибает", - подумал Илья.

Но это был не Вовчик.

Женя подошла к нему и уткнулась лбом в грудь.

- Ты меня искал? - спросила она сквозь слёзы и вытерла нос об его футболку.

Он гладил её короткие волосы и очень хотел её поцеловать.

- Твой мат'eн у меня. В комнате. Наверху.

- Тогда пошли к тебе, - сказала просто. - У тебя салфетки есть?

Они поднялись на третий этаж. Бывшую гостиницу раздербанили ушлые приватизаторы на отдельные номера-комнаты. Кто-то сделал в них ремонт, кто-то по-жлобски пальцем о палец не ударил. И стали сдавать в аренду. Илье досталась маленькая, грязная, с тараканами комнатка. Конечно, ванна-туалет, маленькая кухонька с холодильником. Он полгода приводил её в порядок: побелил замызганные стены, сменил душевой рожок, вывел тараканов, прикрутил самодельные полки, сменил холодильник и кровать. Словом, за четыре года одиночества обустроился, как смог. Даже стиральную машину, выставленную кем-то на выброс, проверив, поднял и был рад, что не надо таскать вещи в прачечную - чувство брезгливости всегда охватывало в этих прачечных

- Вот моя келья, - произнёс он наигранным голосом, пропуская вперёд Женю. ?

Девушка огляделась. Илья подал ей салфетки. Она вытерла нос и спросила, указывая на кровать:

- Здесь вы спали?

- Нет, - указал на неприбранный надувной матрас Илья, - я спал здесь.

- Ты импотент? Или гей?

- Не замечал ни того ни другого. А что?

- Она красивая. И глаза у неё были счастливые.

- Она в том возрасте, когда у всех у вас глаза счастливые.

- Да особенно у меня. Сегодня.

- Что-то случилось?

Но Женя не ответила.

- Есть хочешь? Есть куриные шницели и салат.

Она отрицательно покачала головой и села на кровать.