Шикша

Из камералки показалась Нина Васильевна. Увидев меня, она прошипела в мою сторону какую-то очередную едкую гадость и мужики, которые устроили перекур возле мешков с рудой для отправки «на землю», рассмеялись, бесцеремонно поглядывая на меня. Стало так неприятно.

Как же они меня достали, твари!

Хотя это мягко сказано. В общем, я психанула.

Суки!

Я присела на поваленное бревно, которое служило скамеечкой, и задумалась, глядя на облака.

— Пейзажами любуешься? — весело хмыкнул проходящий мимо Колька.

— Да нет, план мести лелею, — мрачно пошутила я и сама аж вздрогнула. В этот момент в голову пришла интересная мысль.

Я встала и осмотрелась: все были заняты своими делами и на меня никто особо внимания не обращал. Вот и чудненько. Бочком, бочком, я прошла в хозку. Среди кучи продуктов заветная банка отыскалась быстро (ведь все продукты там раскладывала я). Схватив жестянку, я сунула ее в карман и поспешила обратно.

Слева от обрыва был «грязный» закуток, рядом с ямой, в которую выбрасывали помои, мусор и прочие бытовые отходы. Несло оттуда отнюдь не фиалками, поэтому сюда старались ходить лишь по крайней надобности. У края ямы я вскрыла банку. Морская капуста. Моя ж ты прелесть! Витаминная. Содержит йод и прочие полезные микроэлементы. В общем, я схватила полную горсть склизких водорослей, а банку сразу выбросила, чтобы сто раз не ходить и не палиться, если вдруг засекут (капусту-то можно незаметно выбросить в траву и не придерёшься, а если поймают с банкой — тогда и не выкрутишься).

Выглянула в лагерь — пусто. Тихонько прокралась к палатке Нины Васильевны. Осторожненько подняла полог и понатыкала куски морской капусты под люльку палатки, под тент, между каркасом и тентом, в стыки клапанов, и во все остальные возможные места. Сегодня-завтра будет еще кое-как, а вот дня через два в палатке станет не продохнуть. И тогда пусть ищет причину. За это время как раз морская капуста подсохнет и от примятой травы, на которой стоит палатка, будет неотличима.

Пока всё выяснится — я уже давно буду в Кедровом.

Здесь стоит отметить, что поиски Уткина продолжались до сих пор. Мы регулярно наблюдали в небе самолётики, которые носились туда-сюда над тайгой. Бармалей говорил, что были отправлены два больших отряда на поиски, и четыре группы из местных охотников, но безрезультатно. Нас в поисковые группы не включали, так как количество людей и так сильно уменьшилось, а план экспедиции выполнять надо. Наши мужики, поначалу, возмущались, спорили, порывались сами идти искать Уткина, но Бармалей категорически запретил: срыв экспедиции «наверху» не простят. Поэтому всю информацию мы узнавали от Дона Педро, которому раз в день по рации передавали последние новости.

Обратно эти поисковые самолётики летели, груженные всякой всячиной с охотничьих факторий, рыбацких гуртов и оленеводческих стойбищ. Заодно перевозили местных в Кедровый. И вот с экипажем одного из таких бортов Бармалей и договорился, что нас заберут вместе с грузом особо ценных образцов руды.

И вот я лечу в Кедровый. Наш самолётик был меленьким, хлипким, и постоянно проваливался во все воздушные ямы на пути, поэтому я чувствовала себя примерно, как одинокий носок, которого болтает в стиральной машинке. Но ничего, выдержала.

Наконец, мы приземлились. Поселковый аэропорт представлял собой единственную взлётную полосу, состоящую сплошь из песка.

Здесь следует отметить, что песок в Кедровом был везде: ветер гонял взвесь мелкой песчаной пыли и периодически швырял то в лицо, то за шиворот, скрипел на зубах. Я чувствовала себя словно на пляжах Шри-Ланки. Не понимаю, почему вылезла такая ассоциация, но тем не менее. У меня ещё и сапог не было, я так и летела — в тапочках. И песок моментально набился в мои тапки, попал в носки, так что я действительно шла, как по пляжу.

Кедровый был бетонно-серым и поначалу произвёл на меня удручающее впечатление. Вокруг него, на контрасте, сплошной зелёной стеной простиралась тайга, сам же рабочий посёлок был сравнительно молодым, и состоял из новых бетонных коробок, которые выполняли роль жилых двухэтажных зданий и больших ангаров. Плюс — было ещё много-много хаотично разбросанных группами безликих деревянных, потемневших от дождей, вагончиков и балков. Отдельным пятном, ближе к реке, обосновалась пара аутентичных бревенчатых изб — остатки былой заимки, или хутора.

В одну из таких бочек меня и заселили. Но не сразу.

— Анфиса, принимай гостей! — сказал Бармалей, когда мы подошли к группе вагончиков.

— Иван Карлович, здорова, дорогой, — из-за сбитой на скорую руку сараюшки показалась тощая, как жердь, старуха с крепкими, словно грабли, большими руками. Тёмный шерстяной платок её сбился на лоб, оттуда поблескивали цепкие глазки. — Тебя приму, с удовольствием приму, а вот девку вашу мне нынче некуда селить. Уж извиняй.

— Как так-то? — опешил Бармалей.

— Все вагончики заняты, две бригады строителей приехали, уже неделю ждут переброски в Круглое.

— И что же ее на улице бросать? — растерялся Бармалей, — ну, придумай что-нибудь…