Шимшон

Отчего в день столь радостный морозец тревоги пощипывает родительские сердца? Будто стучится в них предчувствие неизбежности, словно пришло время уравновесить счастье невзгодами.

Гости разошлись. В парадной горнице за столом сидели трое. Отец держал сына за правую руку, мать – за левую, смотрели на свое совершеннолетнее чадо и наглядеться не могли. Неизбежно расстаться с детством, а потом и с юностью. Молчали. Дети не должны знать, как дороги они тем, кто их воспитывает.

Тут повторилось давнее, но не забытое Флалитой. Солнце погасло, но за тучи не спряталось, небо почернело, но звезды не вспыхнули. Сверху вниз ринулся ярый смерч и, достигнув тверди, пропал. Светило опять засияло, и купол над землей вновь заголубел.

– Мир дому сему, и благоденствие обитателям его, – проговорил слетевший с неба ангел Божий и вперил в Шимшона пристальный взгляд.

Флалита и Маноах поклонились до земли, и их сын-богатырь последовал примеру родителей, не зная пока, кто есть сей пришелец.

– Мы поднимали Шимшона, блюдя все указы твои, – дрожащим голосом произнесла Флалита.

– Парень рос в святости, настоящий назир, и к великой будущности приготовлен, – вторил жене Маноах.

– Рано судить о зрелости его. Настала моя очередь наставлять спасителя, – твердо заметил ангел, ловя на себе вопросительный взгляд юноши, – сегодня же ты многое услышишь от меня, Шимшон!

– И мы услышим? – дружно воскликнули Маноах и Флалита.

– Мои беседы с Шимшоном будут происходить с глазу на глаз, в пещере за городской стеной Цоры. Пойдем, парень!

Сын уставился на отца с матерью. Глаза его выражали удивление, сочувствие, превосходство. Ангел взял Шимшона за руку и молча увлек за собой. Через открытую дверь видны были две удаляющиеся фигуры. Маноах и Флалита впервые ощутили себя стариками.

***

Зажженная ангелом масляная лампа силилась рассеять мрак внутри пещеры. Тусклый свет угомонил летучих мышей. Таинственность и гулкая жуть вокруг не испугали Шимшона – он вообще не ведал страха. Ему, сильному и умному, никогда и ничего не казалось угрожающим или опасным. Ангел с удовлетворением отметил про себя уверенность ученика.

– Шимшон, ты назир, и таковым пройдешь путь жизни своей. Богом назначено тебе судить и пророчествовать, истреблять маловерие в среде иудеев и спасать народ от руки язычников! – без предисловий заявил ангел.

– Я горд и я готов! Но ты кто такой, как звать тебя? – не робея, спросил Шимшон.

– Я – ангел Пахдиэль, посланец Господа. Имя мое храни в тайне. Даже от отца с матерью!

– Почему?

– Такое имя лишь ангелу дается, родители же твои хоть и праведники, но люди заурядные. Что если тщеславием соблазненные, проговорятся, мол, сын с Пахдиэлем якшается? Скажут завистники: “Вранье! Дому этому удачи чересчур, еще и ангел Божий к ним сойдет? Лживая семейка, все, как один, бахвалы и обманщики!” Не поверят люди сейчас – не захотят верить и потом, когда пророчить и судить станешь.

– Буду молчать, но меж мною и родными тенью ляжет тайна.

– Не последняя она. Неизбежны секреты у пастыря от стада. Уповать на прямоту – остаться с носом!

– Ты и меня той же пядью мерить станешь?

– Э-э-э-э! – красноречиво ответил ангел, погрозив юному собеседнику пальцем, и впервые улыбнулся, – ты смышленый малый, Шимшон, хвалю!

– Я вырос наособицу. Не знаю, что делать с этим.

– Три достоинства Господь припас для человека – мудрость, силу, геройство, – продолжил Пахдиэль, – не каждому и не даром дар сей дается. Удостоенный награды, обязан употребить ее на богоугодные дела и тем воздать Всевышнему.

– Мне только тринадцать лет…

– Будем вместе трудиться. Чтоб судить и наставлять – надо знать и уметь. Ты умен и силен от Бога, а я просвещу тебя, и научишься кривду от правды отличать.

– Говори, Пахдиэль.

– Славно живут язычники-филистимляне, не так ли? Веселы, всегда пьяны, охота да разбой, блудом утоляют похоть, сыты и довольны.

– Чего ж еще желать? Есть, у кого учиться!

– Нет, Шимшон! То-то и горе, что иудеи тянутся за ними. Безверие и разгул ведут в ад. Всевышний дал законы своему народу. А как вы существуете на земле? По ночам друг у друга межи передвигаете. Гоните скот на потраву к соседу. Пастух убьет землепашца и за грех не почтет. К труду не привержены. Урожай без ссоры поделить не умеете. И молитесь вы без рвения и заповеди не блюдете. Не диво, что вас язычники утесняют. Да что и говорить…

– Понимаю, Пахдиэль – худо мы живем. Но привычному оку трудно разглядеть.

– Вот я и открою тебе глаза. Еще много раз мы с тобой встретимся.

***

Должен ли Шимшон разуметь грамоте? Много раз Пахдиэль задавал себе сей непростой вопрос. Он ухватился за паллиатив. Мимоходом заметим, что в те давние времена слово это не было в ходу, но умение найти временный ответ к задаче, оставив ее неразрешенной, уже существовало.