Шипы и розы

— Смотрите, до чего же он на нашего ихтиозавра похож, — вдруг закричал Кургузкин, показывая пальцем на Рукавишникова, — ну прямо-таки копия Ивана Ивановича.

Рататуев как-то странно икнул и с ужасом замахал руками.

— Ты чего это мне подмигиваешь? — удивился Кургузкин и вдруг осекся.

— А вы не стесняйтесь, товарищ Кургузкин, — как можно спокойнее произнес Иван Иванович, — можете продолжать. Я и не знал, что вы не только бездельник, но и зубоскал к тому же. Фадеич, продолжим наше дело.

Кургузкин быстро пришел в себя. Всучив авоську растерянному Рататуеву, он взялся за пилу в том месте, где держался за нее Рукавишников.

— Кто же вам позволит, дорогой Иван Иванович, утруждать себя! — изменившимся голосом произнес он. — А ну-ка, товарищи, принимайтесь за дело. Пусть Иван Иванович отдохнет. Ура нашему Ивану Ивановичу!

Рукавишников пробовал возражать, но подчиненные настояли на своем. Вежливо, но непреклонно они оттеснили его к крыльцу. Откуда-то появилось удобное дачное кресло, в которое не замедлили усадить Ивана Ивановича, кто-то укутывал его дородную фигуру в рататуевскую шубу. Кто-то осторожно стряхивал снежинки, падавшие на него.

Вскоре прохожие, шедшие мимо дома Рататуева, услышали со двора задорное жвиканье пилы, сочные удары топоров, треск раскалываемых поленьев. Изредка раздавался уверенный руководящий басок Ивана Ивановича.

— Кургузкин, не ленись! — покрикивал он, удобнее усаживаясь в плетеное кресло. — И пилу не дергай. Рататуев, топор не так держишь! Удар должен быть коротким, энергичным. Это тебе не сводки составлять. Петунии, кто же так штабель кладет? Ровнее, ровнее надо!

Когда с дровами было покончено, Рататуев пригласил всю компанию к столу. До позднего вечера раздавались звон рюмок и многократные тосты за здоровье Ивана Ивановича. В двенадцатом часу ночи Рукавишников попросил вызвать машину. Бережно поддерживаемый подчиненными, он, усевшись рядом с шофером, с трудом произнес:

— Хорошее дело — трудо… как ее… те-рапия! Дорогие мои, люблю трудо-тера-тера… пиво! Поехали!

Евг. Ильин, Б. Ларин

КАК СЛОМАЛСЯ ТРЕУГОЛЬНИК

Это был один из тех треугольников, в виде которых писатели любят изображать отношения между людьми. Скажем, между двумя мужчинами и женщиной. Или между мужчиной, женщиной и тенором.

В нашем треугольнике боковыми сторонами были Вася Михайлов и Сергей Никитин. Если оценивать их с женской точки зрения, треугольник был явно равносторонним. Отыскать разницу между Сережей и Василием было бы труднее, чем между полосатыми штангами футбольных ворот. Оба они, как пишут в романах, были привлекательными холостыми брюнетами, оба, как выражаются в футбольных отчетах, хорошо ориентировались на поле и излишне суетились на штрафной площадке: в переводе на обыкновенную разговорную речь это означало, что они играли по очереди левого края в знаменитой студенческой команде «Знание — сила».

Основанием же треугольника, как вы, наверное, догадались, была девушка. Она отличалась от других чуточку привздернутым носом и удивительно милой улыбкой.

В первый раз друзья увидели ее в парке. Вечером. Весной. Это был самый настоящий весенний вечер. Где-то за деревьями у пруда играла музыка, лопались с треском ракеты, слышался женский смех. В такие вечера всегда становится немного грустно и почему-то хочется верить, что туризм — это действительно вид отдыха.

Девушка сидела на скамейке и читала книгу. Свет фонаря, пробиваясь сквозь листья, золотил нежный завиток волос на ее шее. Сергей взглянул на девушку и остановился.

— Аут! — шепотом сказал он. — Васька, это она! Я повешу ее портрет напротив тахты. Рядом с книжным шкафом.

Вася тоже посмотрел на девушку.

— Ничего подобного, — сказал он после паузы. — Ее фотография будет стоять на моем письменном столе, И я каждый день стану перечитывать надпись на ней.

— Рядом с книжным шкафом. Запомни! — сказал Сергей и повернул к скамейке.

— Скажите сразу самое страшное, — проговорил он, — ваш супруг отошел на пять минут за мороженым? Да?

— Или, может, вас ждет дома мама, которая настрого запрещает вам знакомиться с незнакомыми? — мрачно предположил Вася.

Девушка коротко взглянула на них и снова уткнулась в книгу.

— Хуже, — сказала она. — Меня ждет зачет по латыни. И боюсь, что я не сдам, если наша беседа затянется.

— Мы вас не задержим, — успокоил Сергей и в доказательство уселся рядом. (Вася немедленно сел с другой стороны — в футболе такой прием называют «коробочкой»). — Хотя латынь — это все-таки лучше, чем муж. Если не ошибаюсь, вас зовут Анна Каренина и вы работаете главным бухгалтером в институте криминалистики?

— Меня зовут просто Лена, — сказала она, — я аспирантка на кафедре классической филологии.

— Так вот, Лена, — продолжил Сергей, — если хотите сдать зачет, говорите быстро: когда мы с вами идем на футбол?

— Терпеть не могу футбол, — поморщилась Лена. — Это явно не то, что сделало из обезьяны человека. Скорее наоборот. А вы, наверное, футболист, правда?

— Знаменитый левый край «Знания», — злорадно сообщил Вася, — с тридцати метров попадает в девятку…