Широкая кость

Гипсы Дав изгвазданы до предела. Все в наклейках, блестках и каракулях. Серебристый экран ее ноутбука бледным лунным лучом освещает комнату. Я просовываю голову в комнату внизу. Глаза сестры прикрыты, будто она спит. На экране баскетбол на колясках.

– Дав? – шепчу я. – Дав, ты не спишь?

– А. Привет, Би. – Она поворачивается ко мне. – Не сплю.

– Слушай… у меня не будет стажировки в «Планете Кофе».

– Ой.

– Алисия не организовала.

– Вот гадина.

– Ясное дело.

– А как это вышло?

– Да просто она мошенница. – Я качаю головой, словно меня приняли за полную дуру. – Она сказала, что обеспечит мне работу, и ничего не сделала. За дурочку держит, – добавляю я драматизма ситуации. – Но ничего. Я не допущу, чтобы ее некомпетентность испортила мои планы.

– И что теперь?

– Хм-м… помнишь, тогда… я сказала, что мы посмотрим вместе «Белоснежку»?

– Э-э… ну да? – она улыбается.

– Думаю, теперь этим и займемся.

Дав смеется.

– Слушай, звучит заманчиво. Тащи-ка сюда эти «картошки», они уже дозрели до кондиции.

Я забираюсь на кровать рядом с ней. Локоть к локтю. Перед нами тарелка чудесных шоколадных пирожных.

– Вообще-то нет, – говорю я, – давай не будем смотреть «Белоснежку», мы же ее видели тысячу раз.

Дав, похоже, разочарована.

– Ну ладно. Пойдешь спать?

– И не подумаю! Давай посмотрим твой баскетбол. И я хочу узнать о нем побольше…

Ее лицо расплывается в широкой улыбке.

– Ты серьезно?

– Конечно.

– Значит, так… – начинает она.

Сэндвичи с сыром и пикулями

Терпеть не могу, когда в такие сэндвичи кладут сырой красный лук. Это просто бесит. А потом целый день он напоминает о себе, как противная, отдающая луком телевизионная заставка.

Дав делает себе на ланч сэндвичи без всякого лука. Она же не чокнутая.

Я надеваю тунику в радужных разводах, черные леггинсы и туфли с помпонами.

– Ты похожа на девицу, с которой я целовался в Гластонбери много-много лет назад, – посмеивается папа, попивая утренний кофе.

– Кошмар. – не обращая на него внимания, я наливаю себе в кружку воды – во рту пересохло.

У папы делается отсутствующий взгляд, будто он пытается вновь увидеть ту девицу и оживить в памяти момент; широкая улыбка блуждает по его неподвижному лицу. По-моему, совершенно зря.

– Как же ее звали… Барбара? Нет, не Бар… Дебора? Нет, Донна… Нет, все-таки Барбара. Барбара Гластонбери, – заключает он, как будто это ее настоящая фамилия. – Так или иначе, она была отвязная, как бы ее там ни звали. Да, ты похожа на нее.

– Только, уверена, она была раз в десять худее.

– Хм-м. – Папа задумывается. – Я был слишком пьян, чтобы запомнить. – Он облокачивается о раковину, расцепив скрещенные на груди руки. – Одно знаю точно – ты в сто раз красивее. – Он отставляет чашку с остатками кофе. – Еще бы, при таких-то генах! – Мы смеемся. Появляется Дав, на ней школьная форма. – Кстати о генах, вот еще одно подтверждение, что они у меня не промах. Ну что, Давлинг, готова к полету?

– Типа того.

– Какая ты миленькая… Мне нравится, когда у тебя такая прическа, ты похожа на борца. – Папа не силен в комплиментах. Дав это прекрасно знает и говорит:

– Спасибо, пап.

– Ну вы готовы? Мне точно не надо идти следом?

– Ты же не наш телохранитель, пап, – качает головой Дав.

Папа выпячивает грудь, показывает «козу» сперва себе, потом нам и говорит голосом нью-йоркского гангстера:

– Так и знайте, я у вас на хвосте!

Мы закатываем глаза, но не можем удержаться от смеха.

– Би, ты вправду пойдешь в этом?

– Да, а что?

– Ну это мой первый день, и… ну…

– Дав, ты в инвалидной коляске, у тебя обе ноги в гипсе. Неужели, по-твоему, кто-то заметит, что надето на мне?

– По-моему, как раз в этом и надо идти. Все будут так потрясены обалденным прикидом Барбары Гластонбери, что и не заметят Дав!

Входит мама.

– О-о, прекрасно выглядите, обе! – Она аплодирует нам.

– Да ладно, мама, нам всего-то пройти до конца улицы!

– Понятно, понятно. Хочу вас сфоткать.

– Сфоткать? Мама, это еще зачем? – завываю я. – Ты же видишь нас каждый день.

– А я хочу фотку, – говорит Дав. – Как доказательство для моих внуков, что в тринадцать лет я переломала обе ноги.

– Ну давайте посмотрим, сумею ли я выглядеть таким уродом, чтобы не смущать вас. – Папа, взъерошив себе волосы, влезает в кадр. – Не хочу, чтобы вы рядом со мной имели бледный вид. – От папы уютно пахнет кофе и тостами, его плоские шутки будто согревают меня изнутри.

– Нет уж, Билл, я хочу снять девочек, не тебя, хлеб-наан ты бесформенный. – Мама отпихивает папу.

– Вообще-то, «наан» и значит «хлеб», так что, когда заказываешь в индийском ресторане хлеб-наан, ты попросту просишь хлеб дважды. – Папа ехидно хихикает.

– Хлеб-хлеб, – смеюсь я.

– Видишь? Она над тобой смеется, – цокает языком папа.

– В общем, мистер Хлеб-Хлеб, твоих фоток у меня более чем достаточно. Брысь! – Мама продолжает пихать его.

– Да неужели? – Папе таки удается усмотреть в этих словах комплимент, он отходит в сторону и делает вид, будто читает газету недельной давности.

– Вот так, хорошо… встаньте поближе… хорошо… теперь, девочки, на счет три говорим: «сы-ы-ыр!» Готовы?

– Три. Два. Один.

– Сы-ы-р!

Очень сырно.