Широки Поля Елисейские (СИ)

Зашторенные дамы с тихими голосами были нередкими гостьями в Доме Книги, пользовались всеобщим и непререкаемым уважением. Я тоже к ним притерпелся и не возражал, тем более появлялись они, как правило, в сопровождении охраны. Но эта особа была, что называется, открыта всем ветрам.

Она прошагала от входа к моей кафедре со словами:

- Мир тебе и этому месту! Так это ты новый помощник Равиля? Узнаю по бывшему моему платью. А ты знаешь, что мена костюмов налагает обязательства на обоих обменщиков? Да не пугайся. Вот, прими, я и мои девушки сделали с оригинала семь копий, даже с картинками. Кто знал ниппонский - почистили перевод, так что он стал более точным.

Бесформенная серая хламида скрывала формы, позволяя угадывать их при каждом мелком движении. Распущенные по груди и спине косы казались пелериной, сотканной из золотых нитей. Карие глаза, чья радужка почти слилась со зрачком, и гибкое тело исполняли мелодию звёздных колокольцев. Голос, одновременно низкий и звонкий, качался на невидимых струнах, как лодка на волне, улыбка благоухала охапкой сирени, наломанной с куста.

Во мне смешались чувства - все пять.

- Ну да, разумеется, я Хафизат, хотя лучше зови меня Леэлу, это моё имя для Матери Энунны.

Книга была своего рода редкостью: японские гравюры, изобильно иллюстрирующие "Большую историю куртизанок древнего Киото и изощрённых в своих умениях девиц старого Эдо", как бы свод по истории этого деликатного вопроса. Биографии конкретных героинь тоже приводились, портреты были полны пестроты и изящества, сцены совместного распития чая и последующего любовного соития упирали только на самую-пресамую конкретную подробность. Чем сильно отличались от современного европейского вкуса.

Я, в общем, немного знал историю вопроса. Юдзё, вольные дамы высокого полёта, могли оставить далеко за бортом и величавых афинских гетер, и пышно цветущих подруг эпохи Ренессанса. Они предоставляли мужчинам нечто куда большее, чем секс, - изысканное и всестороннее общение, духовный катарсис и восторг причастности к высшим сферам. Эротическими картинками в тамошнем духе меня было не удивить, но, как правило, мне казалось, что сняв с японской красавицы пышные обёртки, в которых её изобразил очередной Утамаро, рискуешь получить обсосанную палочку из-под сахарной ваты. Тогда как до конца развёрнутые героини "Поз" Аретино в исполнении Джулио Романо выглядят в точности как непочатый комок того самого лакомства, только что вынутый из специальной машинки и не успевший осесть. Куда более впечатляли меня в своё время гетеры - особенно история Перикла и его милой Аспазии, чьи точёные формы красноречивей любых слов и слёз свидетельствовали о прекрасной и добродетельной душе.

Но передо мной было нечто в корне иное. Лицо, черты которого словно развеивал и вновь свевал ветер, нельзя было с определённостью назвать красивым: двойная дуга бровей сурово перечёркивала его поперёк, рот казался свежим шрамом, нос был изогнут наподобие клюва хищной птицы, но мимолётная улыбка всё преображала - и всякий раз по-иному. Фигуру приходилось складывать из мелких впечатлений: любое движение плеч, всплеск ладоней, поворот головы и стана открывали под одеждой то одну, то другую пленительную подробность. Однако целая картина рождалась где-то позади глаз.

И вот я механически вершил ритуал, которым освящается возвращение под родной кров книги, одолженной лишь ради того, чтобы развеять мрак невежества и умножить себя в потомках. (Такова была официальная формулировка, к коей часто прибегал Равиль.) Не без труда отыскивал формуляр, расшифровывал едва знакомые закорючки, справлялся о титуловании милой читательницы - и в то же время потихоньку наблюдал и дивился.

Леэлу тем временем восседала в лотосе посреди подушек, заменявших здесь не особо любимые народом стулья, и - клянусь! - чтобы рассеять свою необразованность, достаточно было глянуть раз-другой, как она поправляет волосы гибкими длинными пальцами или незаметным движением бёдер придаёт подолу пленительный изгиб.

Наряд всех прочих женщин намекал на тайну. Эта чаровница во всей своей необыкновенной открытости сама была тайной.

Несмотря на расхожие вопросы, что слетали с её уст.

- Я помню твоё лицо. Ты бывал в храме? - спросила она, любуясь, как я вожусь с бумагами.

- Нет, показалось неуместным, - ответил я, не подумав. Потом сообразил, что для у неё храмом могла быть мечеть, где на мужской пол глазеют сверху. Или нет, нутром почуял: не мечеть, совсем иные интонации. Леэлу про свою Мать Энунну говорит, так что брать слова назад мне не придётся. Чётко не был и не собираюсь.

- Верно показалось. Но ты домочадец моих родителей и приятель моего брата, а он заходит.