Широки Поля Елисейские (СИ)

- Это снова Эбдаллах и его тома законов с прецедентами. И раньше здесь имели дело с существами, в чём-то подобными тебе, пока они не утвердились в своей незаменимости и в своём собственном законе. Их называли диморфами, потому что их мужчину не всегда отличишь от женщины, или морянами (ага, сказал себе я), потому что их обитель - солёная вода вокруг Вертдома и прибрежная литораль. Но сами они звали себя ба-нэсхин, ба-инхсан и ба-инхсани: морские люди, морской муж и морская жена, - и проводили чёткое различие между своими полами. Моряне редко подпадали под земной, землянский суд, но если закон гласил разное насчёт ба-инхсанов и ба-инхсани, бралось нечто из обеих его частей.

Поскольку в тебе много от женщины, и женщины прекрасной, тебя накажут простым отсечением головы. Но ты муж, а не жена для Леэлу, и при заключении вашего союза это было предусмотрено. Поэтому до того тебе, почти как в старину, дадут сто ударов тяжёлой плетью. Вернее - девяносто девять, последний же нанесёт меч.

Вдохновляюще, что и говорить. Волнительно и утешительно.

- Слушай, друг, а нельзя обойтись без затей? - спросил я. - Перетерплю как ни на то. Дыма для наркоза наглотаюсь.

А самого будто какая-то волна подняла и поволокла ввысь - и мелкая дрожь по всему телу. Не от страха, именно в предвкушении полёта. Словно в храме, когда божество приблизилось и готово с тобой заговорить.

- Костёр - смерть, по нашим представлениям, нечистая, - терпеливо объяснил Фируз. - Не буду растолковывать по мелочам. Вот огонь - это сама чистота, и если бы можно было рассыпаться в прах от одного его касания и не грязнить криками, гноем, пеплом - в общем, своим плотским присутствием. Но так не выходит. А стальная погибель в умелых руках работает без упрёка, и остаётся лишь дар земле.

- Скажи такое насчёт порки, - буркнул я. Потому что остальные его резоны я кое-как понял, несмотря на расхождение с общепринятыми земными понятиями.

Мой любовник тихонько рассмеялся.

- Сердце моё. Повторю: в самом начале я на тебя страшно рассердился, что не понимаешь и отвергаешь данное тебе безвозмездно. Уже по сути отверг. И наградил тебя полновесными тремя и другими тремя, а потом всей дюжиной. Я не мог ошибиться, ибо мне даровано искусство внутреннего счёта. Скажи, это было так скверно?

- Нет. - Кривить душой в его присутствии я не мог.

- Ты так возлюбил страдание?

Снова ехидная улыбка.

- Я люблю не его, а всё, что от тебя исходит, Фируз. В равной мере.

- Обоюдно. Разве такое не переплавляет боль в радость? Так вот, я добился льготы. Те восемнадцать пойдут в счёт как упреждение казни за грех. А остальные восемьдесят два удара дают мне на откуп.

- Точно ведь убьёшь. Превратишь в отбивную. И головку рубить не понадобится.

- А ты бы хотел? - Снова эта его улыбочка с клыками.

- Чего конкретно?

- Того и другого сразу. - Клыками, которых, собственно, нет. Имею в виду - нет во рту, в глубине его извилистой души они явно присутствуют. Мы отлично поняли друг друга, и от этого наступил почти что кайф.

- Пойми, я славлюсь тем, что никогда не кривлю душой. Отпускать придётся полной мерой и весом - это часть моего собственного покаяния. Правда, всё будет заключено в стенах святилища, чтобы не допустить праздных зевак, растянуто на столько дней, на сколько я решу сам, и всякий раз тебя будут лечить. И утешать после.

- "Я решу сам". А как же твои обещания слушать одного меня? Силой я их из тебя не вырывал, между прочим, - сказал я на том же взлёте духа. Чуток соврамши, по правде. И - можете себе представить? - обнял его.

- Хороший лекарь понимает в болезнях лучше пациента. - Фируз сделал вид, что отстраняется. - Умный пациент доверяет лекарю более себя самого. Более чем себе самому, - уточнил он смысл старомодного оборота.

- Не совсем. Доверяет своему врачу нечто большее, чем себя самого. - Я вошёл во вкус этой игры слов и в этот момент вообще ни о чём более не думал.

- Благородный садист и чуткий мазохист любят не доставлять и принимать боль, а дарить этим действом радость другому, - отчего-то продолжил Фируз. Из каких только рутенских фолиантов узнал? Впрочем, Дочери Великой Богини переводили и копировали многое подобного рода.

- И мы, ты полагаешь, именно таковы.

- Зачем приспосабливать ярлыки? Ты любишь всё, что от меня исходит, ибо это поистине мои порывы и деяния: не те, что внушены молвой и другими.

- А ты слушаешь меня, потому что я стараюсь не выдумывать свои капризы из головы, а выворачивать душу и сердце, - кивнул я. - Хочешь сегодня начать? Мы оба-трое здесь, и дело стало за малым.

- Нет. Ты ведь позволишь, любимый? Это подарит нам лишние сутки, которые по сути уже наполовину истекли. В Сконде считают декадами, это лучший порядок. Девять дней по девять ударов, а на десятый - последний.