Широты тягот

Гириджа так зачарован детскими ручками и глазками, немыслимым чудом младенческого пупка, перевязанного, как воздушный шарик, что не замечает, как из глаз Чанды Деви быстро утекает жизнь. Почуяв неладное, Мэри бросается яростно растирать кисти и ступни хозяйки еще до того, как врач определяет внутреннее кровотечение. А когда диагноз поставлен, процесс оказывается уже необратимым.

Чанда Деви не в силах говорить, не в силах даже моргнуть. Она покидает мир с открытыми глазами, глядя на союз мужа и дочери. Если бы только Гириджа Прасад заметил тревожные знаки! Если бы только он заглянул Чанде Деви в глаза поглубже — так глубоко, чтобы увидеть то, что видит она!

Его долг как супруга — запалить погребальный костер, ложе из жердей, на котором она покоится, убранная, как невеста. Ей очень повезло, говорит брамин, что она умерла замужней женщиной, а не вдовой.

Даже после того, как пламя съедает плоть, Гириджа Прасад не может поверить в случившееся. Маленький кусочек кости у лодыжки отказывается сгорать — похожий на фарфор, он напоминает ему о ее босой ноге в лодке на Острове попугаев. И вообще, сейчас она живее, чем когда бы то ни было.

Выясняется, что неверие — это тоже особого рода вера. Река, которая движется против могучих течений времени и правды, позволяя совершить обратное путешествие. Она собирает все тайны океана и возвращает эти тайны к их застывшим истокам. Уже ледником она высоко поднимает голову, чтобы разглядеть за небесными туманами бога.

Что проку в вере, если даже боги не способны вернуть мир в ту пору, когда ты перед ним преклонялся?

* * *

Землетрясение оставило под Бунгало Гуденафа глубокую расселину — она петляет по саду и между опорами дома, как сезонный ручей. Вездесущая растительность уже маскирует те тайны недр, которые могли стать доступны глазу, превращая расселину в место постоянного обитания змей, слизняков, многоножек, улиток и случайных гостей — кур, свиней и уток.

Само бунгало уцелело, накренясь в параллель к земной оси. Скелет розового куста стоит прямо, стараясь сохранять достоинство, хотя цветущих роз на нем давно нет — остались лишь голые обломанные ветки.

Едва Деви исполняется год, как Гириджа Прасад наперекор матери объявляет об их возвращении на острова. Только Мэри, верной служанке, а теперь еще и няньке, позволено составить им компанию — больше никому. Ведь когда Гириджа Прасад и Чанда Деви жили здесь, с ними больше никого не было. Зачем ему вторгаться в царство воспоминаний? Как любого призрака, Гириджу тянет туда, где он был живее всего.

Увидев на месте их прежнего гнезда разор и запустение, Мэри проявляет характер. Они не станут здесь жить! Она знает, что ей не по чину высказывать свое мнение, но ее хозяин, подобно дому, и сам рискованно завис над пропастью.

В качестве прощального жеста Гириджа Прасад оставляет на веранде стопку новых книг и газет. Кому-то же надо держать обитателей бунгало в курсе текущих событий! Гириджа хочет верить в призраков, но естественным образом это у него не выходит.

По предложению Мэри они отправляются в гостевой домик на вершине горы Гарриет. Британцы, которые его строили, находились под влиянием странной разновидности ностальгии. Летние домики в Гималаях они сооружали с расчетом на то, чтобы при виде их вспоминать сельские коттеджи на родине. Но этот строился в память о Гималаях. Его французские окна выходят на охотничьи засидки над джунглями — для завершения иллюзии Британской Индии не хватало только тигров-мишеней. Вместо них офицерам Короны приходилось довольствоваться пиявками, которых они вылавливали из своих сапог. А потом, выйдя в отставку и гуляя по английским паркам, любуясь скользящими по воде лебедями и цветовой палитрой разных времен года, они уже искали взглядом ноготки и боялись обнаружить в своем носке пиявку. Похоже, у ностальгии короткая память. Она тоскует по быстро отступающим вещам, но редко — по отдаленному прошлому. Как доказал немецкий психиатр по фамилии Альцгеймер, жить в далеком прошлом — это признак старческого слабоумия.

Гора Гарриет высится по другую сторону бухты от Бунгало Гуденафа, и до нее нужно добираться на пароме — правда, недолго. Морская вода забралась туда, куда до землетрясения не доставали самые высокие приливы, и фермерам пришлось бросить свои рисовые поля. Крыши блиндажей, построенных японцами в годы Второй мировой, провалились. Но гостевой домик, этот гимн ностальгии, стоит нетронутый.

Гириджа Прасад входит в него, полный решимости. Здесь он встретит последний закат в своей жизни. Ведь именно здесь они с женой впервые взялись за руки, очарованные опускающейся за горизонт звездой.

Мэри тут же принимается обустраиваться и хлопотать — на ее попечении ребенок, но и об отце забывать не следует. В отличие от желто-зеленых тонов их прежнего интерьера, занавеси и скатерти, привезенные ею из Калькутты, имеют густой цвет индиго: если не начать все заново, дело может кончиться плохо.