Широты тягот

Когда она драила сковородку, привычный запах моющего средства вернул ее в прежнюю пору изнурительного кухонного рабства. Вскоре после ее появления в том доме хозяйка стала уносить всю еду в столовую и закрывать за собой дверь, оставляя ее гадать, какие проклятия навлекают на голодных вечно сытые.

Багмати родилась в простой, бесхитростной нищете. Даже маленькой горстки монет было довольно, чтобы вызвать у людей улыбку. Но этой своей закрытой дверью хозяйка отправила ее туда, где ей больше не доставляли радости никакие суммы и даже те новые переживания, игрушки или пристрастия, которые можно было на них приобрести. Когда Бебо начала работать в танцбаре, бедность перебралась из ее быта к ней в голову.

Она покинула чужую кухню всего три года назад. За этот короткий период Бебо стала беднее, чем в годы, проведенные с родителями. Она переживала мгновения экстаза, грусти, веселья и смеха, но никогда — безмятежности спокойно текущей реки. Ибо ее заразила ненасытность. Она проникла из ее разума в тело, а из тела — в душу.

Бебо начисто вытерла лицо, расчесала и заплела волосы. В постели она решила накопить денег и сбежать из мира танцбаров раньше, чем поддастся фальшивой любви сутенера и будет вынуждена применять логику выживания к своим собственным детям.

Но вирус ненасытности крепок, и он опять взыграл, когда она увидела новейшую версию айфона в руках посетителя, тайком фотографирующего ее сзади. “Покажите снимок”, — потребовала она и восхитилась стильными приложениями новой модели и еще более стильным металлическим телом. Чтобы почувствовать себя симпатичнее, сексуальнее и счастливее, необходимо было вложиться в самый лучший телефон.

Через три месяца после покупки к ней вернулось смятение. Убить себя казалось заманчивым. Эта мысль была теплой и утешительной, как лапша, сваренная незнакомцем, который не хотел с ней спать. До тех пор, пока он не произнес слова “отец” и не напомнил ей о невинности, потерянной ею, как она думала, уже давным-давно. Раньше, чем материализовались реки, горы, долины и ледники, в ту пору, когда земля была еще плоской. Такой же плоской и нетронутой, как чистый лист бумаги.

Следующим вечером, сказав Тапе, что ненавидит дождь, она солгала. Стоя на его пороге, она не сумела набраться мужества и сказать, что это он, а не дождь вызвал в ней чувства, в забвение которых она инвестировала целую жизнь.

* * *

Ступа Боднатх царит над безотрадностью. Белый купол возвышается над окружающим его лабиринтом — ему уступают в росте даже отдаленные небоскребы. Он похож на гигантское яйцо, наполовину вылезшее из земли. Под шпилем художник нарисовал глаза Будды и его нос. Ярко-синие глаза с красным ободком и пронзительно-черными зрачками жгут Катманду взглядом. Эти сверкающие цвета украдены у зимородка, обитателя заболоченных гималайских предгорий — тераи.

Солнце выбелило город, рассыпавшийся под пустым небом, словно куча щебня. Все живое и яркое — цвета, эмоции, звуки, привязанности — обратилось в свои более блеклые ипостаси. Сидя на крыше, в ресторане с видом на святилище, Тапа винит в этом глаза Будды, сжигающие себя цветом.

Издревле здесь, на берегах Багмати, сменяли друг друга богатые царства, через которые велась торговля между горами и равнинами. Не так уж давно кончилась гражданская война. Кто-то застрелил короля за обеденным столом. Кто-то, кто сидел с ним рядом и, восстав против абсолютной тирании короля, чуть не уничтожил всю монархию на корню.

Но негодование не потухло. Оно заставляет рожденных в долине мигрировать — куда угодно, лишь бы прочь отсюда. Даже в пустынях и дельтах больше достоинства, ибо они умеют следовать законам природы лучше, чем самая высокогорная страна мира. Здесь угли тлеют на льду.

Тапа разглядывает бегущие по огромному куполу трещины. Когда грянет катастрофа, этот купол расколется на части, словно яйцо, которому пришел срок освободить птенца. Гигантские насекомые, крылатые рептилии и переливчатые амфибии пробудятся от глубокого сна. Они полезут из трещин — неловкие и дрожащие, с перьями и конечностями, перемазанными околоплодной слизью. Не все из них способны парить или ползать и даже ковылять. Иные могут лишь дрейфовать — морские звезды и черви, моллюски и ракообразные, те, кто полагается на течения. Что они будут делать? — думает он. Цепляться к другим? Или ждать наводнения, которое подхватит их и смоет с яичной скорлупы?..

В разгар катастрофы реки поменяют свои русла и образуют новые озера. Долина снова уйдет под воду. Когда-нибудь, глубоко в чреве будущего, озера уступят место ледникам, а те — морю.