Широты тягот

В подводном царстве ночи слабо мерцают стрелки часов. Время дает тончайшую трещину, через которую утекают цвета и формы. Во тьме властвует флуоресценция обитателей морских глубин. Они пробрались сюда сквозь века, дабы востребовать то, что принадлежит им по праву, — эту долину. Когда-то она была ущельем, куда не отваживалось проникнуть солнце. Хищники были слепы, в том числе и к своему собственному электрическому великолепию. Зрением в океанском полуночье обладали только доверчивые.

Внезапно слышится ее смех.

— Дождь злит меня, даже если я смеюсь. Мне от него больно. Я не могу ничего делать. Чувствую себя как в ловушке. А потом дождь нагоняет на меня скуку.

Тапа зажигает свет. Это единственный отклик, который приходит ему в голову. Ободренная, она усаживается туда, где сидела четырнадцать часов назад.

— Я хочу есть, — говорит она. — Приготовь мне что-нибудь.

Несколько минут тому назад, услышав стук в дверь, Тапа не представлял себе, чего ждать — и, еще важнее — чего она ждет от него. Теперь он рад услышать, что она всего лишь проголодалась. Настолько рад, что не догадывается спросить себя: а почему чести заварить лапшу из пакета она удостоила именно его?

Утром эта худышка почти прикончила его дневной паек. Если она и сейчас так же голодна, у него совсем ничего не останется. Тапа пускает в ход уловку, которой научили его беглые мятежники. Если как следует прожарить черствый хлеб и слегка подсолить его, он будет храниться дольше. После этого фирменного блюда она уже не просит добавки.

Гостья осматривается, точно ища, чем бы еще поживиться.

— Расскажи мне историю, — требует она.

Тапа молчит.

— Ты же сам говорил, что годишься мне в отцы. Вот и расскажи мне какую-нибудь историю, — повторяет она. — Разве не так водится у отцов с детьми?

— Я ни одной не знаю, — говорит он.

— Если ты не расскажешь мне историю, я покончу с собой.

В первый раз Тапа смотрит прямо на нее.

— Ты что, пила?

Она мотает головой. Нет.

— Наркотики?

Нет.

— Курила что-нибудь? — Он подносит к губам воображаемую сигарету.

Тоже нет.

Она театрально серьезна. Она не позволяет Тапе отвернуться, да он больше этого и не хочет. Его разобрало любопытство. Однажды он и сам подумывал наложить на себя руки, но никак не мог выбрать способ. А когда наконец выбрал, чувство вины помешало ему перешагнуть черту.

Он перебирает доступные ей варианты. Спрыгнуть с любого тамельского балкона мало, они слишком низкие. Снотворные таблетки смертельны только для европейцев. Если бы азиатов можно было убивать чрезмерной порцией сна, мы все давно были бы мертвы — так он считает. Резать себе вены мелодраматично и неэффективно. В самый раз для нее.

— Как ты хочешь покончить с собой? — спрашивает он.

— Я не хочу прыгать с крыши или вскрывать вены, потому что тогда мой труп получится безобразным. Хочу быть прекрасной до самого конца. Принимать яд или снотворное тоже не хочу, потому что мне не хочется умирать без сознания. Я хочу почувствовать это… Можно у тебя кое-что спросить? Только обещай не смеяться.

Тапа кивает.

— Что, если я просто перестану дышать? Просто задержу дыхание и буду терпеть, пока не умру?

У него вырывается смешок.

— Судя по тому, что ты говоришь, лучший вариант для тебя — утопиться в Багмати. Вода не даст тебе дышать.

Ее глаза расширяются. Видно, что она расстроена.

— Откуда ты знаешь мое настоящее имя? — Ее голос дрожит под тяжестью слез.

— Я не знаю, — отвечает он.

— Ты наверняка знаешь, что меня зовут Багмати, иначе с чего бы ты предлагал мне утопиться в этой проклятой реке? Тебе лишь бы поиздеваться!

Уже не испорченный ребенок, Бебо выглядит как женщина, которую предали.

— Почему ты хочешь покончить с собой? — спрашивает он.

— Потому что мне скучно. Так скучно, что я не знаю, куда деваться. Я никогда не была за пределами Катманду. Не видела снега на горе Эверест, хотя его видел каждый паршивый иностранец. Ты можешь в это поверить? Ничего — ни моря, ни водопада, только эту грязную, бурую, помойную реку. Я копила, чтобы уехать. Но потом вышел новый айфон, и я все на него потратила. Сначала все было замечательно. С ним у меня блестели волосы и светилась кожа. И губки были такие кругленькие и надутые, как у настоящей героини. С ним я выглядела так сексуально, что чуть сама в себя не влюбилась. Но потом он мне надоел. Сколько можно снимать селфи? Сколько можно звонить одним и тем же подругам? Они все равно все скучные. Ничего в жизни не меняется. Только теперь мне больше не на что уехать.

Тапа не понимает, как телефон может улучшить внешность, но ему не хочется ее перебивать. Ему тоже знакомо это маленькое счастье. Самое лучшее в гаджетах — то, что их можно продать и купить.

— Хочешь, я помогу тебе продать телефон? — спрашивает он и сразу жалеет об этом. Очевидно, что она пришла не за дружеским советом.