Похоронили Ольгу Антоновну в селе Рождественом, что в нескольких верстах от Сиверской, на кладбище, приютившемся на горе.
В то лето несколько раз он зарисовывал могилу жены.
«От всей души благодарю тебя за сочувствие — ты хоть и далеко, но понял, какую я утрату понес, — писал Шишкин глубокой осенью Егору Александровичу Ознобишину. — …Боже, если б ты видел все ее альбомы, рисунки, этюды и начатые картины — ты бы пришел в неописанный восторг — ничего подобного ни мы когда-то, ни теперешний художник не мог мечтать о том, что она сделала! Сердце замирает от боли!»
Он не запил в этот раз, а обратился к работе. Был в душе благодарен Виктории Антоновне — сестре жены, решившей заменить Ксении мать. Была она заботлива и к Ивану Ивановичу. Беда сделала их близкими.
Перебрались жить в Старо-Сиверскую, к Виктория Антоновне, ибо в старом доме находиться было тягостно — слишком все живо напоминало о покойной.
В который раз натягивал он холст, закреплял его и, как и всегда в тяжкую минуту, обращался памятью к родным вятским местам.
Картина «Кама», отправленная на выставку в Киев в следующем году, наделала шуму. Было настоящее паломничество к ней. Между покупателями дело доходило до ссор.
«Не прибегая ни к каким эффектам и с полной верностью воспроизведя природу, художник сумел передать все приволье многоводной реки, всю прелесть ее панорамы при летнем, солнечном освещении… Хорошо, привольно, но дико, безлюдно…Насколько мне известно, г. Ш-н еще не выступал с пейзажем, который бы обнимал такое обширное пространство и передавал бы так мастерски художественно залитые солнцем воздух и воду», — писал художественный критик.
Как бы не давая себе возможности раскиснуть, едва закончив картину, Иван Иванович начинал следующую.
Внешний образ жизни, благодаря Виктории Антоновне, сохранился прежним, и постепенно душевное спокойствие восстанавливалось. Так же по воскресеньям дом наполнялся гостями. За детей он был спокоен. Деньги не исчезали, как прежде, и в доме появился достаток, даже роскошь.
«Шишкину было всегда тяжело заботиться о разных домашних нуждах, а под старость он просто не мог принимать участия в разных материальных заботах и хлопотах, — писала Комарова. — В начале 1880-х годов Иван Иванович был еще очень силен и душевно и физически и еще любил повеселиться и посмеяться; он обладал удивительным вкусом и уменьем убирать комнаты, и они с Викторией Ант. иногда перед балом чуть не всю ночь сами вешали портьеры, приготовляли какое-нибудь убранство залы, которая служила Ив. Ив. и мастерской».
«Шишкин не унывает. Виктория ввела его в лучшее общество, у него, видно, бывают генералы, переменил квартиру», — сообщалось в одном частном письме, в декабре 1882 года.
Надо сказать, изредка он все же срывался. В вине становился раздражительным, мнительным. Дело доходило до ссор. Но перед выставками он работал днями и ночами. Возвращаясь домой с выставки, тяжко вздыхал и на вопросы домашних отвечал, что цепы на картины устанавливались необыкновенно высокие, и что их не купят в этом году, да и казались они ему слабыми как никогда. Но приходили письма с известием, что картины покупаются до выставки, и он удивлялся добродушно: «Надо же». А сам, верно, подумывал о новых холстах.
В 1882 году на свет появляются картины: «Дубки», «Вечер», «Речка». В 1883 году — серия станковых рисунков углем, которые заказал А. И. Беггров, и тогда же написаны картины «Полесье», «Заря», «Ручей в березовом лесу», «Среди долины ровный…».
Успех и слава преследуют Ивана Ивановича.
На страницах «Петербургской газеты» был напечатан шуточный рифмованный «Иллюстрированный каталог XI передвижной выставки», в котором, в частности, писалось:
Неведомый сочинитель как бы подчеркивал, что картина «Среди долины ровный» была вызвана к жизни песней, написанной на слова А. Ф. Мерзлякова, любимой в народе: забытый к тому времени поэт Алексей Федорович Мерзляков, написавший в 1810 году «Одиночество», как бы заново обретал жизнь.
XI передвижная выставка открылась 2 марта 1883 года в конференц-зале Академии художеств и до 29 мая — дня ее закрытия, народ толпился возле картины Ивана Ивановича Шишкина. Действительно, много неожиданного было в работе. Привыкшие считать Ивана Ивановича «царем леса», зрители увидели перед собой обширную равнину, почувствовали настроение, переданное художником, созвучное тому, которое вызывала песня.
Как заметил критик В. И. Сизов, «здесь художник своей картиной поясняет те красоты нашей природы, которые в народе или в отдельном лице оставили глубокие впечатления. Таким образом, русский художник-пейзажист является истолкователем эстетических чувств нашего народа (по его собственным признаниям или песням)».
Грустная песня и величественная.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное