Шишкин

«И вот, наша либеральная журналистика, заслуживающая название русской только потому, что в ней действуют люди, с грехом пополам владеющие русским языком, отрицает народность (самым нелепым и возмутительным девизом ей кажется девиз: «Россия для русских») и в то же время отстаивает с величайшей горячностью самостоятельность всех инородцев, ратует против посягательств на их родной язык и веру, скорбит о постепенной утрате какими-нибудь бурятами или чувашами племенных особенностей. Но для русского народа у русской «передовой» журналистики не остается уже никаких не только племенных, но сколько-нибудь добрых чувств. Не любопытно ли, что ея горячею защитой пользуются, например, и католические ксендзы, и протестантские пасторы, и магометанское духовенство, и жидовские раввины, и языческие жрецы, и лишь одному православному священнику отказывается даже в скромных симпатиях! Для инородческого духовенства требуют самых широких прав — русского священника яростно уличают в невежестве, корыстолюбии, нетерпимости, безнравственности. Его едва терпят в городе и положительно не хотят видеть в деревне…

…(Западники. — Л. А.) гордятся тем, что совершенно разорвали с русскими преданиями и традициями. В чем же выражается их любовь к отечеству, в чем же их гордость?

Они почти не скрывают своего идеала, заключающегося теперь уже не только в том, чтобы перефасонить Россию на западноевропейский лад, но чтобы и среди европейских народов отвести ей возможно меньшее, возможно скромное место. С этой целью берутся под защиту все без исключения сепаратисты, поддерживается и раздувается антагонизм между инородческим и коренным русским населением, систематически искажается и перевирается русская история…

Смутное и неопределенное состояние наступало в России. Быстро распространялись анархические учения, падал авторитет власти (и тому немало способствовала печать), в обществе развивались корыстные инстинкты, наблюдался упадок религии, нравственности и семейного начала.

Признаки социального разложения, наблюдаемые в обществе, заставляли людей мыслящих задумываться о будущем России.

«…Тяжело теперь жить всем людям русским, горячо любящим свое отечество и серьезно разумеющим правду, — писал К. П. Победоносцев государю. — Тяжело было и есть, — горько сказать — и еще будет. У меня тягота не спадает с души, потому что вижу и чувствую ежечасно, каков дух времени и каковы люди стали. На крапиве не родится виноград; из лжи не выведешь правды, из смешения лжи и невежества с безумием и развратом сам собою не возникает порядок. Что мы посеяли, то и должны пожинать».

Остро, болезненно ощущали обстановку художники.

«От нас ждут теперь выставочных фуроров, мы должны хлестко развлекать скучающую толпу, как фигляры сезона — Сара Бернар, Цукки… От нас требуют только развлечения, чтобы занять страшную пустоту души» (курсив мой. — Л. А.), — с горечью писал В. Васнецов.

Не все, конечно же, задумывались о первопричине, первоистоках происходящей настоящей борьбы между атеизмом и верой в душах русских интеллигентов. И не потому ли об их работах так отзовется один из современников: «Удивительное ныне художество без малейших идеалов, только с чувством голого реализма и с тенденцией критики и обличения».

Не сразу осознают они, что первопричина эта привела к тому, что, начиная с картины Н. Н. Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» историческая ложь проникала в среду передвижников, исподволь переформировывала и их сознание. И не всякий мог еще сказать вслед за П. П. Чистяковым: «Пора нам начинать поправлять великие замыслы Великого Петра! А поправлять их только и можно, сбросив привитую личину обезьяны. Взять образ простого русского человека и жить простым русским делом, не мудрствуя лукаво. II во всем так. Нужно убедиться, что и мы, люди русские, созданы по образу и подобию Божию, что, следовательно, и мы люди; и можем быть и хорошими и деловыми и сами можем совершенствовать свой гений во всем, во всяком честном деле и начинать, а не смотреть, как ленивая и пакостная обезьяна, на чужие руки! С юности я презирал и ненавидел холопство русского перед иностранцами… Боюсь только, что художники не сумеют умно идти по русской дорожке. Ну да увидим!»

Изыскивая пути нравственного самоусовершенствования, художники мыслящие приходят к образу Христа. По их мнению, лишь православие с его пониманием христианского идеала могло спасти Россию, возвратив высокие нравственные принципы.

В. М. Васнецов, которого так беспокоил, мучил современный мир и за который так грустно и тяжело ему было, не случайно же приступит к росписи Владимирского собора в Киеве и наметит программу росписи: «Выбор религии Владимиром», «Крещение Руси» и «Андрей Первозванный».