Шишкин

О шишкинских дубах говорили, что никем и никогда еще в России они так не передавались.

— Мастерство и полное овладение предметом достигли пределов возможного, — высказывали мысль свою люди искушенные. — Далее идти нельзя.

— Современное европейское искусство, можно сказать, светит да не греет. Про наше, русское, того не скажешь, — говорили другие.

В 1898 году В. М. Васнецов закончит работу над картиной «Богатыри», начатую в 1881 году. Как близки по духу эти две картины; васнецовские «Богатыри» и шишкинская «Дубовая роща».

Были на XV передвижной выставке и работы II. Н. Крамского: портреты Е. И. Ламанского, О. В. Струве, П. М. Ковалевского. Вряд ли мог предвидеть Иван Николаевич, что это его последняя выставка. 24 марта его не станет.

Отношения со многими из членов Товарищества художественных передвижных выставок у Крамского были сложными. В последнее время Иван Николаевич все более склонялся к мысли, что Товариществу как идее пора умирать. «Дай бог, чтобы я ошибался, но если Академия хоть два-три года устроит передвижные — конечно, Товарищество как идея убито разом! Для всех ясно будет одно, что и та и другая группа желает только побольше получить с публики двугривенных. Какая жалкая перспектива! — писал он 16 июля 1886 года В. В. Стасову. — Что я вынес за эту зиму со времени возникновения слуха о передвижных академических выставках?! И никому это не казалось таким, как мне. По ходу человеческих дел я жду, что Товарищество прибьет к берегу, как негодное бревно, а главное русло весело побежит вперед, и надолго!» Через пять дней в письме к В. В. Стасову он выскажется более категорично: «Товарищество как форма отжило свое время».

Мысль о том, что нельзя служить одновременно Богу и маммоне — все более и более занимала его, мучила, не оставляла душу в спокойствии. Словно бы желая разобраться в том, что случилось с ним, он все чаще обращается к прошлому, анализируя его. «Когда мы получили возможность наедаться досыта, не в праздники только, а и в будни, явилась у некоторых жажда духа, а у других полное довольство и ожирение», — констатирует он в письме к В. В. Стасову, и, чувствуется, размышляет он обо всем этом не случайно. Собирая средства, чтоб! иметь возможность жить и трудиться, не потеряли ли товарищи его и сам он из виду цели, не позабыли ли из-за денег все существенные вопросы и задачи жизни; поклоняясь золотому тельцу, не перестали ли думать о Боге? Он первым, может быть, из передвижников приходит к мысли о необходимости слияния с Академией, где есть школа, необходимости обращения к важным философским проблемам, отражения этих проблем в искусстве. Со Стасовым он порывает, и критика незамедлительно реагирует на это. В рецензии на «Неизвестную» автор А. З. Ледаков писал в «Санкт-Петербургских ведомостях»: «Художник круто и решительно отвернулся от стасовского реализма, и, наоборот, в последних своих работах изгнал его совсем, взамен которого появилось правдивое изящество…»

Мысли Ф. М. Достоевского, идеи В. С. Соловьева затрагивали душу, требовали уединения. И в работах его появляются образы людей сосредоточенных, внутренне замкнутых, углубленных в мысли свои. Достаточно вспомнить портрет философа и поэта В. С. Соловьева, эскиз для картины «Концерт А. Г. Рубинштейна», неоконченное большое полотно «Выздоравливающая».

Он обращается к религии, ища в ней ответы на вопросы, мучающие его.

К. П. Победоносцев, с которым И. Н. Крамской искал встречи и нашел ее, так характеризовал художника в письме Александру III от 15 апреля 1885 года: «Крамской из всех художников, кого я знаю, более симпатичен, потому что у него душа живая, русская и религиозная. Он глубоко чувствует и глубоко понимает».

К. П. Победоносцев оказывает содействие художнику в получении заказа на роспись русской православной церкви в Копенгагене. И. Н. Крамской в 1883–1885 годах работал над двумя большими панно «Молитва Александра Невского перед битвою со шведами» и «Пострижение в схиму Александра Невского».

Художник, ощущая всю серьезность своей болезни, торопится делать главное. В письмах к В. В. Стасову нет более симпатии, а есть попытка объяснить характер возникших разногласий. Словно бы напоминая адресату о прошлых его призывах, И. Н. Крамской пишет: «В 1863 году искренно пожелал свободы, настолько искренно, что готов употреблять все средства, чтобы и другие были свободны; я думал, что в этом заключается разрешение всех вопросов художественных, устранение аномалий и здоровый рост. Свободы от чего? Только, конечно, от административной опеки, но художнику зато необходимо научиться высшему повиновению и зависимости от… инстинктов и нужд своего народа и согласно внутреннего чувства и личного движения с общим движением…»

Крамской ищет возможности вернуться, слиться Товариществу с Академией художеств, ибо осознает, и мысль эта гнетет его, что Товарищество не может существовать без серьезной, академической школы. Возвращение к религии и образование учеников — вот задачи, которые он видит перед собой.